Свои-чужие - Энн Пэтчетт

— Так, — сказала она.

Фикс потянулся и коснулся ее кисти, потом положил руку на револьвер и улыбнулся.

— Марджори заставила меня пообещать, что я сдам все, когда выйду на пенсию. Сказала, как переедем на пляж, чтобы никакого оружия, так что я не ставил ее в известность.

— Ладно.

Франни накрыла руку отца ладонью. Ощутила его хрупкие кости под пергаментной кожей. Наверное, подумала она, такое на ощупь крыло у летучей мыши.

— Тридцать восьмой, «смит-и-вессон». Долго служил мне, очень долго.

— Я помню, — сказала она.

— Я никогда не выходил из дома без него.

— Ты хочешь, чтобы я взяла его себе?

Франни сомневалась, что это у нее получится. Не могла же она положить оружие в багаж. Не могла взять его в самолет и привезти домой в Чикаго, к Кумару и мальчикам. И не нужно ей никакого револьвера, но она, конечно же, что-нибудь придумает.

— Мне его уже не поднять, — сказал Фикс. — Слишком тяжелый. Не могу вынуть его из ящика. Это дело, конечно, можно по-всякому провернуть, но я так не хочу.

Когда они с Кэролайн были маленькими, летом их брали на стрельбище полицейской академии, и они палили по бумажным мишеням. Лишь в одном Франни удалось превзойти Кэролайн — в умении стрелять. Друзья Фикса подходили повосхищаться ее мишенями, когда те подтягивали к рубежу. «Наш человек растет!» — говорили копы, и Франни — зоркий глаз, верная рука — сияла.

— Папа, не надо тебе об этом думать, — сказала Франни.

— Ты сможешь меня пристрелить, а? — спросил ее отец.

— На тебя лортаб действует, папа. Спи.

Она сняла отцовскую руку с револьвера, наклонилась и поцеловала отца в лоб.

— Действует, но ты уж меня выслушай. У нас больше не будет времени поговорить с глазу на глаз. Что я не могу поднять ствол, знаешь одна ты. Никто на тебя не подумает. Многие копы стреляются, если уж конец такой. Ничего дурного в этом нет.

Револьвер тяжело давил ей на колени.

— Я не стану в тебя стрелять, папа.

Тогда он взглянул на нее: рот открыт, очки он снял, и стало заметно, что глаза затуманены катарактой. Так ли Кэл смотрел на Терезу в то лето, когда ему было семь и по его рубашке ползла пчела? Так ли Кэл смотрел на нее, умирая? Она не помнила.

— Мне нужна твоя помощь. Твоя помощь, Франни. Таблетки Марджори прячет. Я не знаю, где они, а если бы и знал, не могу встать и взять их. Да и не знаю, какие пить. Она заливает все через этот шланг, будто я машина какая. Если я застрелюсь, никто против не будет.

— Поверь мне, будет. Я буду против.

— Марджори и Кэролайн завтра поедут в магазин, а ты останешься со мной. Надень две пары таких перчаток, одноразовых, одну поверх другой. Вложишь ствол мне в руки, сама возьмешься сверху.

Франни взяла его руки в свои. Нет, сейчас в нем говорил не лортаб. И не боль.

— Папа…

— Рукояткой наружу, не к горлу, а от горла. Понимаешь? Я буду тебе помогать. Отработаем все шаг за шагом. Приставить надо прямо под подбородок, потом немножко отклонить назад, градусов, может, на двадцать. Как только все установишь, отстранись. Чтобы тебя не задело.

Почему он не попросил Кэролайн? — крутилось в голове у Франни. Кэролайн была его любимицей. Ей он доверял. Но Кэролайн не стала бы его слушать.

— Я не могу, — сказала она.

— Когда выстрелит, отпусти его. Оставь там, куда упадет. Снимешь перчатки, сунешь в карман. Пойдешь посмотришь в зеркало, не осталось ли чего на лице, потом позвонишь девять-один-один. Вот и все, что тебе нужно сделать. Никто в жизни не подумает, что это ты. Это и не будешь ты, это буду я. Просто ты мне подсобишь. Я тебя не подставлю.

Он уже задремывал — веки опускались, поднимались, опускались опять.

— Ты уже меня подставляешь, — сказала Франни.

Ей вечно казалось, что она подводит отца — тем, что живет с матерью, тем, что живет с Бертом, тем, что живет на другом конце страны. Удивительно, это чувство и сейчас никуда не делось — пусть на мгновение, но Франни показалось, что, если она не застрелит отца, она снова его подведет.

— Люди не того боятся, — сказал Фикс, закрыв глаза. — Копы не того боятся. Мы живем, думая, что беда ждет по ту сторону двери, что она снаружи, в шкафу, но все не так. То, что случилось с Ломером, исключение. Большинство живущих на земле людей носит свою смерть внутри себя. Ты ведь понимаешь, правда, Франни?

— Понимаю, — сказала она.

Он дотянулся до руки Франни и снова похлопал эту руку и револьвер под ней.

— Я очень на тебя рассчитываю, — пробормотал он.

Рот у него открылся, словно для какой-то последней фразы, но было поздно, он уже спал.

Сидя на краю отцовской кровати, Франни разрядила револьвер. Разряжать, чистить, заряжать — всему этому ее обучили в детстве. В барабане было шесть пуль, он сунула их в карман джинсов, а револьвер за пояс сзади, под рубашку. Штаны сейчас плотно сидели у нее на талии, и в кои-то веки она была этому рада.

Когда она вернулась в кабинет, Кэролайн и Марджори смотрели «Человека, который пришел к обеду». Кэролайн отключила звук, пока Монти Вулли, сидя в инвалидном кресле, тиранил второстепенных персонажей.

— Как отец? — спросила Марджори.

— Уснул.

Поясницей Франни чувствовала холод металла. Как это дико — пройти по комнате вооруженной и ни словом об этом не обмолвиться, но она решила, что Марджори лучше не знать ни об оружии, ни о просьбе Фикса. Утром она расскажет Кэролайн, но на сегодня с разговорами покончено, хватит с нее разговоров. Франни сказала, что пойдет ляжет и почитает в постели.

В ту ночь, спрятав револьвер в чемодан, а пули в носок, Франни увидела во сне Холли. Прошло столько лет с тех пор, как они виделись в последний раз, но вот она, и ей по-прежнему четырнадцать, темные прямые волосы разделены на два хвостика, короткий желтый топ завязан узлом на голом белом животе. По-прежнему девочка, веснушки не выцвели, на зубах скобки. Они снова были в Виргинии, в доме родителей Берта, они шли по длинному полю, лежавшему между домом и амбаром. Холли все говорила, говорила, как всегда, рассказывала об истории содружества, об индейцах мэттапони, населявших когда-то берега реки. Мэттапони, сказала она, сражались с англичанами во второй и третьей англо-поухатанских войнах.

— Вот здесь все было, — сказала она, вытянув вперед руки. — Их и так было немного, а из-за этих двух войн и болезней, которые принесли с собой англичане, почти все мэттапони вымерли. Помнишь, как Кэл искал наконечники стрел? У дедушки их целая тарелка на письменном столе, но нам он ни одного не дал. Говорит, бережет. Для чего он их бережет, как ты думаешь? Для восстания?

Франни взглянула на зеленый, поросший травой склон. За амбаром был мелкий пруд, в жару там прохлаждались лошади, и сами они иногда забирались в воду, несмотря на густой, топкий ил на дне. Она посмотрела на далекую линию деревьев, окаймлявших поле слева, и на сено на дальнем правом краю, который Казинсы отдавали в аренду. Она пыталась осознать, как прекрасно все это было: трава, солнце, деревья, вся долина. Здесь умер Кэл, отсюда Холли, Кэролайн и Джанетт побежали через поле, когда поняли, что случилось, обратно в дом, за Эрнестиной, а Франни Кэролайн велела остаться, вдруг Кэлу понадобится помощь. Почему Кэролайн велела ей остаться?