Реки Лондона - Бен Ааронович

— Кроме этого, у него обнаружены ссадины и серьезные ушибы, возникшие вследствие падения.

— Его проверяли на наличие порохового нагара? — спросил я.

— Он преподает химию в Вестминстерской школе, — сказала Стефанопулос.

— Зараза, — выругался я. Проверка на наличие порохового нагара на коже и одежде и так-то не особенно надежный довод. А уж если подозреваемый по долгу службы контактирует с различными химреактивами, то ни один криминалист в мире не заявит в суде, да даже не рискнет предположить, что этот человек применял огнестрельное оружие. В этот момент у меня возникло страшное подозрение.

— А пистолет — его вы нашли? — спросил я.

— Не месте преступления не было найдено никакого огнестрельного оружия, — отвечал Сивелл.

— Я отбросил его подальше, на тротуар.

— Никакого оружия найдено не было, — медленно повторил Сивелл.

— Но я видел его, — возразил я. — Это какая-то модель полуавтоматического пистолета.

— Ничего не нашли.

— Тогда каким же образом Найтингейл получил пулю?

— А вот это, — проговорил Сивелл, — вы, как мы надеемся, сейчас и объясните.

— Вы подозреваете, что это я его застрелил?

— А вы это сделали? — спросила Стефанопулос.

Во рту у меня мгновенно пересохло.

— Нет, — ответил я. — Я не стрелял в него. Потом, если оружия не нашли, из чего бы я тогда стрелял?

— Но вы же, кажется, можете перемещать предметы силой мысли?

— Нет, не мысли, — возразил я.

— А как же?

— При помощи магии.

— Хорошо, допустим, при помощи магии, — сказала Стефанопулос.

— А с какой скоростью вы можете их перемещать? — поинтересовался Сивелл.

— Уж точно медленнее, чем летит пуля, — ответил я.

— Неужели? — подняла бровь Стефанопулос. — А с какой скоростью летит пуля?

— Триста пятьдесят метров в секунду, — ответил я. — Это если стрелять из современного пистолета. Из ружья — еще быстрее.

— Сколько это, если по-старому? — спросил Сивелл.

— Не знаю, — сказал я. — Но если мне дадут калькулятор, я смогу подсчитать.

— Нам хотелось бы верить вам, — снисходительным тоном проговорила Стефанопулос.

Из нее получился самый, наверное, неубедительный «добрый следователь» за всю историю английской полиции. Я промолчал и сделал глубокий вдох. Я не проходил дополнительного тренинга по допросам, но основы знал — так вот, исход данного конкретного допроса предугадать было совершенно невозможно. Я глянул на Сивелла — он в ответ посмотрел на меня с выражением «ну наконец-то дело сдвинулось», столь любимым школьными учителями, старшими следователями и обеспеченными мамашами.

— Чему именно вам хотелось бы верить? — поинтересовался я.

— Что магия существует, — ответил Сивелл, многозначительно улыбаясь. — Вы можете наглядно доказать нам это?

— Не слишком хорошая идея, — сказал я. — Это может повлечь последствия.

— Как удобно, не правда ли? — улыбнулась Стефанопулос. — И какие же?

— Вероятно, придут в негодность ваши мобильные телефоны, — ответил я, — а также наладонники, ноутбуки и любая другая электроника в этом помещении.

— А магнитофон? — спросил Сивелл.

— И он тоже.

— А как насчет камеры?

— С ней будет то же самое. Но вы можете обезопасить свои телефоны — просто выньте из них батарейки.

— Я вам не верю, — прошипела Стефанопулос, угрожающе подаваясь вперед. Нависая над столом, она незаметно и аккуратно загородила объектив камеры, чтобы не видно било, как она вытаскивает батарейку из тонкой дамской «Нокии».

— Думаю, мы настаиваем на наглядной демонстрации, — проговорил Сивелл.

— Насколько развернутой она должна быть? — спросил я.

— Давай, парень, покажи, на что ты способен.

День у меня был длинный и тяжелый, и я вымотался, как собака, поэтому остановил свой выбор на единственной форме, которая точно получится даже в таких враждебных условиях. Я создал световой шар. Он получился бледным, почти незаметным в свете флюоресцентной лампы. Сивелл, похоже, не впечатлялся. А вот квадратное лицо Стефанопулос озарила широкая улыбка, выражавшая такой неподдельный восторг, что я на миг очень ясно увидел ее маленькой девочкой в прелестной розовой комнате, полной игрушечных единорогов.

— Он прекрасен, — прошептала она.

Одна пленка в магнитофоне размоталась и запуталась, вторая просто намертво остановилась. Экспериментов с этими чарами я провел достаточно и понимал, что для выведения из строя камеры мне нужно повысить мощность светового шара. И начал было увеличивать его яркость, как вдруг «образ» у меня в голове почему-то исказился, и вместо шара у меня на ладони оказался световой столб, упирающийся в потолок. Он был ярко-голубой и неподвижный. Я пошевелил рукой — и луч заплясал по стенам. Как будто я обзавелся переносным прожектором.

— Я ожидал чего-то более утонченного, — проговорил Сивелл.

Погасив луч, я сосредоточился на «образе», но он ускользал, словно сон, который хочешь вспомнить, но никак не можешь. Было ясно, что меня ожидают долгие часы тренировок в лаборатории, в стечение которых я буду пытаться снова почувствовать «образ», но, как сказал Найтингейл еще в самом начале, способность воспринимать форму — только полдела.

— Ну что, с камерой прокатило? — спросил Сивелл. Я кивнул, и он облегченно выдохнул. — У нас нет даже гребаной минуты, — сказал он. — Я такой задницы не видел с тех пор, как подстрелили де Менезеса, и мой тебе совет, парень: заползи в какую-нибудь дыру поглубже и потемнее и сиди там, пока это дерьмо не перестанет на нас сыпаться и не уляжется ровным слоем.

— А как же Лесли?

— Это последнее, о чем я стал бы беспокоиться на твоем месте, — сказал он. — Я сам разберусь.

Это означало, что Сивелл принял обязанности наставника Лесли и любому, кто захочет добраться до нее, придется иметь дело с ним. Мой же наставник лежал в реанимации в Университетском госпитале под аппаратом искусственной вентиляции легких, а следовательно, был не способен сделать то же самое для меня. Мне очень хотелось думать, что Сивелл, если б мог, распространил бы и на меня свое покровительство, но верилось в это с трудом. Однако он не сказал, чтобы я сам о себе позаботился, — хоть на этом спасибо.

— А дальше-то что, черт побери? — спросил Сивелл.

— Вы меня спрашиваете?

— Нет, твою мать, стол!

— Не знаю, — сказал я и добавил: — Сэр. Я вообще очень много чего не знаю.

— Так займитесь самообразованием, констебль! Потому что не знаю, как вам, а мне не кажется, что Генри Пайк теперь остановится. Как по-вашему, а?