Реки Лондона - Бен Ааронович

Но я понял, что сейчас отступление не поможет. Этот человек — одна из марионеток Генри Пайка, подвергшихся секвестру, и как бы спокойно я ни говорил с ним, он, ничуть не колеблясь, выстрелит в меня или в Найтингейла.

Честно говоря, думать я вообще не думал. В моем мозгу отрывочно мелькнуло: «Найтингейл упал — оружие — чары!»

— «Импелло»! — проговорил я как можно более спокойно, и левая нога вооруженного человека оторвалась от земли и взметнулась в воздух примерно на метр. Тело соответственно дернулось вверх и вправо, он вскрикнул. Должно быть, я ослабил концентрацию — раздался громкий, влажный треск ломающейся кости у него в лодыжке. Пистолет упал на асфальт. Взмахнув руками, человек рухнул. Я шагнул к нему и пинком отбросил оружие подальше. А потом как следует врезал ему ногой по голове — на всякий случай.

Надо было надеть на него наручники — но Найтингейл лежал в двух шагах от меня, из груди его вырывались влажные хриплые звуки. У него была так называемая сосущая рана грудной стенки — термин, как нельзя более точно передающий характер повреждения. Входное отверстие раны находилось сантиметрах в десяти ниже плеча, но когда я осторожно перевернул наставника на бок, выходного отверстия не обнаружил. Наша инструкция по оказанию первой помощи в части сосущих ран грудной стенки абсолютно однозначна: чем дольше будешь бестолково бегать, заламывая руки и ничего не предпринимая, тем больше задержится скорая.

Я понимал, что группа быстрого реагирования не могла слышать выстрела — они были слишком далеко. Гарнитуру я убил, когда при помощи чар сбил нападавшего с ног. И тут вспомнил, что в верхнем кармане форменной куртки лежит серебряный свисток. Я достал его, поднес к губам и дунул что есть силы.

Боу-стрит огласил звук полицейского свистка. На мгновение я ощутил некую связь, подобную вестигию, — связь с ночными улицами; услышал звук свистка, почувствовал запах крови и свой собственный страх. Поймал себя на мысли, знакомой с давних времен всем полицейским Лондона, — а что я здесь делаю в такой поздний час?

А может, я всего лишь поддался панике. Трудно сказать.

Дыхание Найтингейла начало прерываться.

— Дышите, — проговорил я, — честное слово, это не та привычка, которую стоит бросать.

И тут я услышал сладчайший из всех звуков — приближающийся вой сирен.

Главный недостаток системы кумовства заключается в том, что никогда нельзя быть уверенным, работает она в данный момент или нет. А если работает, то в твоих интересах или же в чьих-то еще. Когда в кабинет для допроса принесли кофе и печенье, я всерьез заподозрил, что сейчас эта система работает против меня. Потому что добропорядочные копы ходят пить кофе в столовую. А в кабинет его приносят только для подозреваемых. Мы находились в Чаринг-Кроссе, так что о том, что я не знал дорогу в столовую, говорить не приходилось.

Найтингейл был еще жив. Так мне сказали, проводив в кабинет и усадив за стол с того края, где мне еще никогда не приходилось сидеть. Увезли его в новейший травматологический центр при Университетском госпитале, в состоянии стабильно тяжелом. За этой формулировкой могло крыться все что угодно.

Я взглянул на часы. Было полчетвертого утра — значит, еще и четырех часов не прошло с того момента, как в Найтингейла стреляли. Проработав некоторое время в достаточно крупной организации, начинаешь инстинктивно чувствовать движение бюрократической машины. Вот сейчас я остро ощущал, что на мою голову неотвратимо опускается молот. И то, что я чувствовал его приближение, прослужив в полиции всего два года, означало, что это чрезвычайно большой и тяжелый молот. Я был почти уверен в том, что знаю, чья рука его занесла. Но поделать ничего не мог, мне оставалось только сидеть за столом на месте преступника и пить дрянной кофе с шоколадным печеньем.

Иногда надо заставить себя стоять насмерть, принимая удар. Так вы хотя бы видите, чем вооружен ваш противник, каковы его намерения и, если это для вас важно, можете безапелляционно принять сторону закона и порядка. А если удар окажется настолько сильным, что собьет вас с ног? Что ж, это риск, без которого никак нельзя.

Меня удивил выбор инструмента для экзекуции — хотя, надеюсь, я не подал вида, когда Сивелл и сержант Стефанопулос вошли в кабинет и сели напротив меня. Стефанопулос шмякнула на стол папку. Судя по ее толщине, такое количество материала никоим образом не могло быть собрано за пару часов, если только они не добавили туда ложных данных для солидности. Натянуто улыбнувшись, сержант разорвала целлофановую упаковку, достала кассеты и вставила их в магнитофон. Кассет было две — одна для меня или моего официального представителя, чтобы мои показания потом нельзя было переворачивать с ног на голову, выдергивая слова из контекста. Другая — для полиции, чтобы, если понадобится, доказать, что я все рассказал сам и меня не били по спине, ногам и заднице чулком, набитым шарикоподшипниками, с целью получить информацию. В принципе кассеты были не особенно нужны, так как прямо на место, где я сидел, направили установленную напротив камеру видеонаблюдения. Изображение транслировалось в комнату для опознания дальше по коридору. И, судя по тому, с каким пафосом Сивелл и Стефанопулос обставили мой допрос, там наверняка сидел какой-то высокий чин из Ассоциации руководителей полицейских служб — как минимум заместитель комиссара.

Включили магнитофон. Сивелл поочередно назвал присутствующих и напомнил мне, что я не арестован, а всего лишь привлечен для содействия полиции. Теоретически я свободно мог в любой момент встать и уйти — если, конечно, забыть, что это поставит крест на моей карьере в полиции. И если вы думаете, что это не было для меня искушением, то сильно заблуждаетесь.

Сивелл показушно попросил меня обозначить цель операции, в ходе которой мы с Найтингейлом бросились бежать и он получил пулю.

— Вы уверены, что это стоит записывать? — спросил я.

Сивелл кивнул, и я рассказал все как есть: изложил нашу теорию, согласно которой Генри Пайк является выходцем, призраком-вампиром, одержимым жаждой мести, и что он действует по традиционному сценарию пьесы о Панче и Джуди, только вместо кукол настоящие живые люди. И что мы сообща составили план, согласно которому сами станем участниками пьесы и Найтингейл сможет найти останки Генри Пайка и уничтожить их.

Стефанопулос не удержалась от презрительной гримасы, когда я упомянул о магических аспектах данного дела. Лицо Сивелла ничего не выражало. Когда я дошел до собственно выстрела, он спросил, опознал ли я того, кто стрелял.

— Нет, — ответил я, — а кто это был?

— Его имя Кристофер Пинкман, — сказал Сивелл, — и он отрицает, что стрелял в кого бы то ни было. Он утверждает, что вышел из здания Оперы и на улице на него напали двое.

— А как он объяснил наличие пистолета?

— Он заявил, что не было никакого пистолета, — проговорил Сивелл. — По его словам, последнее, что он помнит, — это как он вышел из Оперы. А потом вы ударили его по голове.

— Да, еще он помнит адскую боль в раздробленной лодыжке, — вклинилась Стефанопулос.