Без гнева и пристрастия - Анатолий Степанов

— Черт бы вас побрал, Вольф Мессинг в погонах! — заклеймил Иван сообразительного полковника. — А мне казалось, что вам никогда не догадаться. Нам ужасно повезло, Василий, что вы с нами.

— Малютка горой стоит за ясность, — непонятно выразился Корнаков.

— Какой еще малютка?

— Это присловье из одного старого фильма. Но сейчас Малютка — это я, потому что хочу одного: полной ясности и откровенности в наших отношениях.

— Характерец, — понял Иван.

— Он у нас такой, — с гордостью подтвердил Насонов и спохватился: — Так в чем же, по-твоему, методологическая ошибка в Ванькином вопросе?

— В его несвоевременности. Нам все равно не удастся сейчас докопаться до того, кому это понадобилось. Сегодня мы должны понять, для чего это понадобилось. Если поймем, тогда и появится возможность вычислить — кому.

— Однако в вашей галиматье есть идея! — вольно процитировал доктора Вернера Степан.

Василий улыбнулся и вспомнил печоринское слово:

— Две!

— А какая вторая?

— Отгадайте вы, отгадывающий все на свете!

— Вы еще долго будете цитировать «Героя нашего времени»? — поинтересовался Гордеев.

Василий смущенно отбрехнулся:

— Не я первый начал.

— Вы — как малолетки после драки, — ворчливо заметил генерал. — Это он первый начал! Нет, это он первый! Все, кроме меня, читали Лермонтова. Порезвились — и будя. Вопрос поставлен: для чего? У кого соображения ума?

— Да чего тут гадать? — удивился Веремеев. — Подлый рекламный трюк. Марковский пиар!

— Сомнительно, — не согласился Василий. — Все как в дурацком стишке: «Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет. Пиф-паф, ой, ой, ой, умирает зайчик мой. Принесли его домой, оказался он живой…»

Не сдержался Степан и завершил:

— «Положили на кровать, стали в жопу целовать».

— Как раз в жопу целовать не за что, — серьезно возразил Василий. — Это зайчику хорошо — живой, и никаких проблем. А публичному политику, оказавшемуся живым, когда он по всему должен быть мертвым, не поздоровится. Во всяком случае, его не целовать будут, а весьма ощутимо кусать за вышеупомянутую часть тела. Песнь о его кагэбистской суперловкости, спетая писателем по горячке, вызовет не только сомнения, но, что значительно опаснее для патриотов, откровенные насмешки. После афоризма мента «Какой он патриот, если он пидар!» этот казус ваньки-встаньки…

— Ванька-встанька — это я, — на лету схватив мысль, перебил Гордеев, но и его тотчас перебили. Не согласен был Степан:

— Ты не ванька-встанька, ты — Иван. Так, кажется, обозначают законники-уголовники своего теневого главаря, мозговой центр.

— Вот уже и в уголовники зачислили, — не обиделся Иван. — Мысль ваша, Василий, ясна и не требует дальнейших доказательств. Я согласен с вами. Патриотам и их лидеру акция эта невыгодна со всех точек зрения. Давайте думать дальше.

Сразу же думать дальше начал Евсеев:

— На хрена попу гармонь, когда есть кадило? Мы понимаем, что попу Маркову она ни к чему. А нам нужен этот музыкальный инструмент. Патриоты — наш основной конкурент на выборах, и, следовательно, любой их прокол — наш выигрыш. Значит, этот фарс с убийством понарошку выгоден «Молодой России». А значит… Это зловещее многоточие — намек на некую нашу причастность к этой грязной махинации. И мы в положении того человека, о котором говорят: не то он украл, не то у него украли, но, в общем, с ним нечисто. Короче, все это было затеяно для того, чтобы дискредитировать и патриотов, и нас. И окончательный вывод: правящая партия отодвигает две набирающие силы новые партии на задворки выборной борьбы.

— Для чего? — упрямо повторил свой вопрос Василий. — Уж им-то на этапе парламентских выборов ни мы, ни патриоты — не конкуренты.

— А если это задел на будущее, на перспективу? — не согласился Гордеев. — Мы, да и патриоты тоже, на стадии становления. Ни у нас, ни у них еще не организованы до конца составляющие для официальной регистрации партий.

— Ваня, не прибедняйся, — вступил в беседу генерал. — Через десять дней, в крайнем случае через две недели, у нас будут пятьдесят отделений в регионах и необходимое количество членов партии. Твои ребятишки поработали на славу.

— Наши, Алексей, наши, — поправил его Гордеев. — Но все-таки могло ли случиться так, что был задействован, хотя бы косвенно, государственный механизм?

— Нет, — твердо сказал Насонов.

— Нет, — согласился с ним Корнаков. — Однако если вдуматься, то это удар не только по «Патриоту» и «Молодой России», а и по правоохранительным структурам. Пованивает пресловутым гексогеном.

— Что ж, пока мы поняли всего лишь одно: ни государству, ни патриотам, ни нам подобная акция была не нужна. И все же она состоялась.

— Для чего? — с тупым постоянством повторил Василий.

— Не знаю, Василий, и никто не знает. Может быть, что-нибудь и выплывет со временем. Но у нас текущие дела… — Гордеев строго на всех посмотрел. — Завтра обязательно последует заявление патриотов. Давайте посоветуемся, что для нас предпочтительнее: ответ на него или одновременный демарш?

О эта тяжкая доля супермена! Ничто и никто не может сломить волю настоящего мужчины в его стремлении к полнокровной жизни, к подвигу, если хотите. Никто и ничто не остановит мужественного человека.

Столь претерпевший утром Егор Тимофеевич Марков не позволил себе вечером расслабиться и нарушить железный распорядок. Ровно в двадцать четыре ноль-ноль он мелкой рысью по переулку спустился к набережной и затрусил вдоль парапета. Правда, сегодня уже не двое, а четверо контролировали его оздоровительный бег, пара впереди и пара сзади. Как всегда, миновали дом Перцева, храм Христа Спасителя, приблизились к Большому Каменному мосту…

…Юрий Егорович тоже не изменял своим привычкам и был в этом тверд до педантичности. Два охранника — и точка. Вчера, сегодня, завтра. Высотка в Котельниках, военное училище, гостиница «Россия» — и вот он, Большой Каменный.

Как всегда, встретились на том же месте неподалеку от моста. Никто никого не ждал, добежали до положенного места одновременно. Помолчали самую малость, чтобы унять одышку.

— Да, ничего не поделаешь, возраст, — признался Юрий Егорович. — С каждым днем все труднее и труднее бежать.

— Если бы только бег… — многозначительно заметил Егор Тимофеевич.

— Политикам, дорогой мой, не дают бесплатного молока за вредность производства. Любишь кататься — люби и саночки возить.

— Вы вызвали меня только для того, чтобы ознакомить с этим перлом народной мудрости? — После нынешних потрясений Марков был резок.

Юрий Егорович оставался невозмутим.