Без гнева и пристрастия - Анатолий Степанов

— Да я не о том, Веня! Я Москву хочу увидеть!

Приказ командира — закон. Кабина добралась до стрелы крана. Город из сказки. Кремль, купола возрожденных храмов, белоснежные на солнце высотки, неширокий поясок бликующей Москвы-реки… И в дымке — бесконечность неохватная великого града.

— В волшебном городе живем, пацаны! — порадовался Махов, а потом как ответственный начальник посуровел: — Возвращаемся на точку.

Баллистик Веня вытащил из своего чемоданчика некое оптическое сооружение. Прицелился и удивился:

— А народу, народу-то!

— Какой еще народ? — себе под нос спросил Махов и, забрав прибор у Вени, приник к прицелу. Шустрый народец с телекамерами, фотоаппаратами, микрофонами сгрудился у крыльца, на котором с достоинством царили писатель Чернавин, белоглазый певец и неистовая Сусанна. Махов оценил представление по достоинству: — Ну, ловкачи, ну, шустряки! По всем каналам отстучать успели!

— Грех такое упустить, — дополнил Нефедов. — Парнишке пуля в голову, а им — реклама.

Перекрестье прицела отыскало лоб выступившей вперед Сусанны.

…Сусанна добралась до кульминации:

— Кто хотел смерти нашего лидера?! Те, кому он не позволял дорваться до пирога бесконтрольной власти, те, которым наша партия — кость в горле. Те, кому мечталось расколоть наше движение, те, кто, видя в нас побеждающего конкурента, всеми правдами и неправдами стремится дискредитировать нашего Егора.

— Вы имеете в виду «Молодую Россию»? — спросил один из корреспондентов.

— Без комментариев, — нашлась Сусанна.

— Дискредитировать — это убить? — поинтересовался другой с микрофоном.

— Дискредитировать — это уничтожить. И неважно как — морально или физически.

— Кого же вы все-таки обвиняете? — вступил третий.

— Я не имею права обвинять в убийстве кого-либо.

— Но ведь Маркова не убили, — это уже насмешливый голос издалека.

Сусанна гневным взором попыталась найти насмешника, но не нашла. Спросила у толпы:

— А вам хотелось, чтобы его убили?

На идиотский вопрос никто не ответил. Писатель Чернавин приобнял даму за плечи и ласково посоветовал:

— Успокойся, Сана. — И обратился к средствам массовой информации: — Мы трое, Сусанна Эрнестовна, наш бард Михаил Рожков и аз грешный, были самыми непосредственными свидетелями этого страшного преступления. Вряд ли стоит говорить о том, какое впечатление создалось от случившегося вот здесь, — Чернавин перстом указал на дорожку, по которой, как заяц, промчался после первого выстрела Марков, — произвело на нас. И мы должны, мы просто обязаны поведать всю правду о свершившемся злодеянии, пока оно не обросло подправленными официальными версиями. Я эту миссию взял на себя только потому, что Миша до сих пор не может прийти в себя от потрясения, а наша подруга слишком эмоциональна. Я не хочу сказать, что я толстокож и не впечатлителен. Просто проклятый писательский рефлекс подсознательно заставлял меня фиксировать все детали происходившего. И я надеюсь, что мой рассказ будет объективен и всеобъемлющ…

…Любимое гнездышко «Молодой России» — квартира генерала Насонова — было населено руководящими птичками новорожденной партии, которые без обычных для телевизионного просмотра комментариев смотрели на экран, где укрупненный до поясного портрета писатель Чернавин продолжал повествовать:

— Нашего Егора спас только его опыт профессионального разведчика.

— Он не разведчик, он — бывший контрразведчик! — перебил писателя какой-то бестактный корреспондентишко.

Чернавин отыскал глазами говорившего и, любезно осклабившись, осведомился:

— Тогда опыт контрразведчика. Вас это устроит? — И под одобрительный шумок (смеяться пока стеснялись) продолжил: — Когда раздался первый выстрел, Марков сделал решительный рывок и как бы прикрыл свою голову кейсом…

— Кейсом по фейсу, — не сдержался еще один.

Вот тут-то Чернавин осерчал по-настоящему:

— Я отказываюсь продолжать, если не прекратится этот непристойный балаган!

Все притихли. Наконец нашелся храбрец из матерых:

— Мы приносим извинения за бестактность нашего несдержанного коллеги и убедительно просим продолжить ваш рассказ.

Но сбили с эпического тона. Чернавин откашлялся, виновато улыбнулся, признался:

— Черт, нить потерял… Да, как выразился ваш несдержанный коллега, кейсом по фейсу… Так вот, закрывшись кейсом, Марков до упора склонил голову, и пуля через кейс прошла в миллиметрах от его затылка. Я бы хотел показать вам этот кейс, но он как вещдок теперь для меня недоступен. Егор упал. Охрана и мы окружили его, закрывая от повторных выстрелов. Выстрелов больше не последовало. Вот, пожалуй, и все…

— Вот, пожалуй, и все, — повторил за писателем Насонов и вырубил телевизор.

Василий Корнаков недовольно спросил:

— А дальше что?

— Ты это телешоу в первый раз видишь? — удивился генерал.

— Я весь день в машине по вашему заданию: Москва — Рязань — Москва. Только по радио слышал, — оправдался полковник и задал еще один вопрос: — Они хоть помянули убитого пацана?

— Некогда им было, — ответил Насонов.

— Козлы, — резюмировал Василий.

— Бог им судья, — брезгливо заметил генерал. — Ну а теперь о королях и капусте. Слава, к тебе вопрос как к спецу: что ты увидел на этой картинке?

Начальник службы безопасности Вячеслав Григорьевич Веремеев для порядка вздохнул и, глядя только на Насонова, отчитался:

— Для того чтобы сделать какие-нибудь выводы, не хватает материала. Главная загадка — первый выстрел, произведенный в охранника, — пока не разрешима.

— Почему? — Это уже вмешался нетерпеливый Степан Евсеев.

— Военным незачем объяснять, что такое перекрытие траектории. Если охранник закрывал от снайпера основной объект, то выстрел в него произведен по необходимости.

— А если не закрывал? — вновь атаковал Степан.

— Для начала надо все-таки знать, закрывал или не закрывал. Я не мастер догадок и не любитель версий на песке.

— Позиция профессионала, — похвалил его Степан. — Но вся эта мистерия-буфф слегка попахивает липовым цветением. Не находите, братцы?

— Убийство человека — не липа, — напомнил Василий.

— Липа, — упрямо повторил Степан. — Грязная, мерзкая, бесчеловечная, но — липа!

— Кому же понадобилась эта мерзкая липа? — спросил у себя и у всех Иван Еордеев.

— Обычно вы правильнее ставите вопросы, Иван, — монотонно произнес Василий.

— Не понял. Откуда вам знать, как я обычно ставлю вопросы?

— Я узнал ваш голос. Как там его ни искажали, но ваш голос — это голос того, кто вел со мной беседу в бесконтактном тет-а-тете. Я не ошибаюсь?