Огонь столетий (сборник) - Марк Амусин

Рассказчик знакомится с главным героем в Женеве. Разумов послан туда своим шефом, чиновником охранки Микулиным, для внедрения в среду русских эмигрантов. Он оказывается в кругу революционеров, которые принимают его за друга и соратника погибшего Халдина. Разумов встречает там сестру Халдина Наталью и влюбляется в нее. В конце концов он, мучимый раскаянием и ложным положением, в котором очутился, открывается Наталье, а затем и членам «организации», которые жестоко расплачиваются с ним за предательство.

Читая роман, очень скоро убеждаешься, что перед тобой – парафраз «Преступления и наказания». Предательство, совершенное Разумовым и повлекшее за собой гибель Халдина, явно перекликается с убийством, совершенным Раскольниковым (характерна тут и «значащая», как и у Раскольникова, фамилия героя Конрада, напоминающая к тому же о Разумихине). В обоих случаях в основе «преступления» лежат, тесно переплетаясь, идеологические, «теоретические» соображения – и конкретные жизненные обстоятельства, личные психологические мотивы. Правда, Разумов, в отличие от Раскольникова, решается на предательство прежде всего под влиянием импульсов страха и жалости к себе. Однако потом он, вполне в духе героя Достоевского, начинает «рационализировать» свое решение в попытке самооправдания. Он доказывает себе, что идеология Халдина и революционаризм вообще чужды ему и русскому народу, что они разрушают надежду на постепенное эволюционное движение страны к просвещению и более либеральному государственному устройству, и, стало быть, выдать террориста – его моральный и гражданский долг.

Между романами Конрада и Достоевского есть и много других сюжетных и психологических совпадений. Наталья Халдина и ее мать напоминают, разумеется, о Дуне и матери Раскольникова Пульхерии Александровне. Исповедуется Разумов, как и Раскольников, перед любимой женщиной, причем по ходу этого разговора, пытаясь объяснить Наталье свое душевное состояние в критической ситуации, говорит ей: «Можешь ли ты понять безнадежность этой мысли: “не-к-кому-пойти?”» Тем самым он почти дословно повторяет слова Мармеладова из «Преступления и наказания». Разговор Разумова с Микулиным после ареста Халдина весьма напоминает эпизоды общения Раскольникова с Порфирием Петровичем.

Однако хватит о совпадениях. Встают два главных вопроса. Каковы результаты творческого соперничества Конрада со столь чуждым ему органически русским гигантом? И – какой предстает в романе Россия, увиденная «глазами Запада»?

Конрад состязается с автором «Преступления и наказания» прежде всего в точности и драматичности изображения «диалектики души» героя, пытающегося справиться со своим прошлым и похороненным в нем преступлением. При этом английский писатель создает гораздо более стройную и прозрачную, по сравнению с прототипом, эстетическую и психологическую конструкцию. Достоевский погружал читателей в раскаленную магму внутренней жизни своего героя: в его лихорадочные размышления о вере и неверии, о личном и сверхличном смысле убийства старухи-процентщицы и ее сестры, о праве преступать моральные и религиозные законы, о собственной слабости и неспособности соответствовать масштабу поставленной перед собой цели; в его хаотичные, напряженнейшие переживания, связанные с преступлением и его последствиями для него самого и его близких.

Мысли и чувства Разумова представлены Конрадом намного более логично и последовательно, чем поток внутренней жизни Раскольникова, мотивировки его поступков тщательнее подготовлены и прописаны, чем у Достоевского, – и это при том, что композиционно «Глазами Запада» выстроен намного сложнее, чем «Преступление и наказание».

Здесь проявляется программная особенность изобразительного метода, преимущества которого перед манерой Достоевского Конрад стремился доказать. Суть метода состоит в дистанцировании художника от предмета изображения, что должно позволить ему создать строго организованную, соразмерную, эстетически выверенную картину, в которой каждая деталь «знает свое место», выполняет определенное функциональное назначение, работает на конечный результат. Достоевский же, с этой точки зрения, слишком «сливался» со своими героями, позволял материалу господствовать над собой, допускал постоянные погрешности по части композиции и хорошего вкуса.

Стратегия дистанцирования и контроля над материалом реализуется в романе прежде всего с помощью традиционной у Конрада фигуры повествователя-посредника. Рассказчик, пожилой преподаватель иностранных языков, поставляет сюжетную информацию, иногда комментирует события да еще служит гарантом подлинности рассказываемой истории, поскольку он – владелец написанной Разумовым исповеди.

Вовсе не сочувствуя самодержавию, рассказчик испытывает острую антипатию к обществу революционеров-эмигрантов, собравшихся в Женеве, и всячески пытается отдалить Наталью Халдину от этого круга. Враждебность эта отчасти мотивирована идеологически. Рассказчик – человек с убеждениями, он сторонник либерально-консервативных западных ценностей, законности, порядка и эволюции.

Одновременно с этим он постоянно подчеркивает свою интеллектуальную и эмоциональную «чужеродность» всему, что происходит и в России, и в среде русских эмигрантов. В итоге возникает противоречие между раскаленным, мрачно-фантасмагоричным, по-своему очень «русским» содержанием романа – и манерой изложения: отстраненной, суховато-объективной, в рамках которой точка зрения автора на события, к тому же доверенная персонажу, почти филистерски ограниченному, доминирует в смысловой перспективе, а «истины» других героев этого идеологического повествования оказываются подчиненными, лишенными убедительности, страстности.

Думается, что назвать Конрада победителем в его сознательном поединке с автором «Преступления и наказания» и «Бесов» нельзя. Применив «регулярные», флоберовские, средства художественной выразительности к реальности, иноприродной для западного сознания, писатель косвенным образом продемонстрировал, что неконвенциональная поэтика Достоевского намного более продуктивна для изображения и анализа этой реальности.

Ну, а каков же в «Глазами Запада» целостный образ России и «русского»? Первая, петербургская, часть романа рисует картины российской жизни начала века в обобщенной, порой схематичной манере (а на взгляд российского читателя, и с элементами «клюквы»). Ночной и почти безлюдный город, обдуваемый вьюгой, сквозь которую пробивается тусклый фонарный свет; холодная унифицированность аристократических квартир и присутственных мест; невежество и забитость простолюдинов; мундирная патриотическая безликость госчиновников.

Затем действие переносится в Швейцарию, в революционно-эмигрантский круг. Иронический, отчуждающий ракурс, в котором Конрад изображает эмигрантскую колонию в Женеве, приводит на память антинигилистические эпизоды «Бесов». Разговоры, которые ведут между собой члены этой колонии, полны экзальтации, преувеличенного энтузиазма, лозунговой риторики и штампов. Вдобавок, с жестокостью и догматической нетерпимостью в этом кругу соседствуют фальшь, цинизм и густая тень провокации. Так, один из самых зловещих и отталкивающих персонажей романа, безжалостный «ликвидатор» Никита (который и осуществляет расправу с Разумовым), оказывается в конце концов сотрудником охранки – явная отсылка к истории Азефа.