Дагестанская сага. Книга I - Жанна Абуева

– Но ведь у тебя Божий дар, талант, который ты не должен зарывать в землю!

– А я и не зарываю! Вот, пою и играю для вас, своих друзей!

Имран и в самом деле с удовольствием исполнял любую музыку и любые песни, в том числе написанные им самим. Его выступления становились ещё более проникновенными, если в компании находилась женщина, которая была ему интересна, и тогда он пел конкретно для этой женщины, глядя на неё пристально своими голубовато-зелёными глазами, обволакивавшими её выразительно-красноречивым туманом, сулившим если не любовь до гроба, то уж точно прелюдию к любви, и тогда женщина расцветала ответным взглядом.

Его такая увлечённость женщинами носила в основном романтический характер и не имела ничего общего с обычной похотью, но его жене Фариде легче от этого не было. На её упрёки Имран отвечал какой-нибудь шуткой или, обрывая разговор, просто выходил из комнаты.

Хотя молодая женщина не жаловалась, родители Имрана, конечно же, видели всё это, и однажды Ансар, посадив рядом свою невестку, сказал ей с обычной своей прямотой:

– Вижу, дочка, что тебе трудно. Но прошу тебя, потерпи, пока он перебесится! У нас, у мужчин, всякое бывает, то пьянки, то гулянки, но женщина, если она мудрая, наберётся терпения и подождёт. И ты так сделай, хорошо? Я хочу, чтобы ты знала, что мы с Айшей искренне любим тебя и никогда и никому не дадим в обиду, даже собственному сыну!

И Фарида, глубоко привязавшаяся к родителям мужа, ставшими для неё очень близкими людьми, кивнув головой, произнесла негромко:

– Я потерплю, папа!

* * *

– Деда, дед, а шмель, он какой? Злой или добрый?

– Чаще добрый, особенно когда дети слушаются!

– А он кусается?

– Бывает, что и кусается… если видит, что ты трусишь!

– Я не трусишка!

– Вот и отлично… Мне трусишка-внук не нужен!

Ансар аккуратно подвязал яблоневую ветку и только собрался перейти к росшему по соседству молодому абрикосовому деревцу, как внезапная и уже знакомая боль пронзила его тело и, мгновенно заполнив собою всё нутро, разлилась от груди и до самых кончиков пальцев рук и ног.

Ребёнок продолжал весело говорить что-то, но Ансар его не слышал. Сделав несколько неверных шагов по направлению к дому, он рухнул посреди своего любимого сада, и последние слова, которые смутно донеслись до его ускользающего сознания, были: «Деда, ну давай, пошли уже к маме!»

Ответить, как обычно, внуку он уже не мог.

Ансара похоронили на старом буйнакском кладбище рядом с его матерью Жарият. На похоронах собралось много народу, и Айша, оглушенная внезапно свалившейся на неё ещё одной бедой, сидела на полу, забившись в угол комнаты и надвинув платок на глаза, и почти не участвовала в бесконечном калейдоскопе обрядов.

На третий день в их доме неожиданно появился целый отряд незнакомых женщин в больших белых платках, которые ещё издали, подходя к раскрытым настежь воротам, принялись громко кричать и тянуть себя за волосы, причитая что-то на кумыкском языке. Когда ничего не понявшая Малика тихонько поинтересовалась, кто эти женщины, ей объяснили, что это специальные, профессиональные плакальщицы, которых, проявив личную инициативу, пригласила в дом Ансара соседка Барият, весьма уязвленная тем, что семья и родственники усопшего сидят тихо и плачут тоже тихо, тогда как должны были бы рыдать громко-громко, причитать и рвать на себе волосы. Выполнив свои обязанности, отряд с достоинством удалился.

Несмотря на то, что Ансар так до самого конца и не признал себя верующим, похороны его и поминки сопровождались всеми атрибутами мусульманской веры, включая соответствующие молитвы, песнопения, привлечение мулл, резанье барана, раздачу садака, приготовление халвы и традиционных пресных лепёшек, над которыми в обязательном порядке читалась молитва, чтобы духу покойного легче было перейти из одного мира в другой.

И халву, и лепёшки Айша потом собственноручно готовила в течение сорока дней, вознося Богу молитвы за своего мужа и моля о снисхождении к нему.

– Ты ведь знаешь, каким он был золотым! – шептала она, обращаясь к Всевышнему и разговаривая с Ним так, словно Он стоял рядом. – Просто он растерялся в этой жизни и немного ожесточился душой, а сердце у него было доброе, и он так любил всех… Не сердись на него и прости его, пожалуйста, Всемилостивый и Милосердный!

Такие беседы с Богом вперемешку с молитвами приносили на время облегчение, но привыкнуть жить без Ансара всё равно не получалось.

Она постоянно думала о муже, о том, как судьба свела их вместе, а потом разлучила и вновь свела, чтобы опять разлучить теперь уже навсегда. «Что за странная и несправедливая жизнь! – думала Айша. – Только всё наладится, как тут же происходит что-то, и невозможно быть к этому готовым. Надеемся, мечтаем, планируем, откладываем всё куда-то на потом, а ничего не наступает, и жизнь, глядишь, прошла! А я, глупая, была уверена, что мы с Ансаром доживём до старости и ещё дождёмся свадеб наших внуков!.. Ох, Ансар, Ансар, как же ты так?!» – прошептала женщина и вытерла краешком передника набежавшие слёзы.

Физический труд помогал справляться с горем, но боль душевная не отпускала. Благодарение Всевышнему, семья не испытывает нужды, но она, не колеблясь, отдала бы весь свой достаток за возможность вернуть Ансара… Увы, это никак невозможно.

Тяжело вздохнув, женщина поднялась с кресла, в котором сидела в одиночестве под старым ореховым деревом, и медленно направилась в опустевший без мужа дом.

* * *

Ровно через шесть месяцев после кончины Ансара пришло письмо, написанное на официальном бланке и извещавшее о том, что за отсутствием состава преступления он реабилитирован.

Айша всё читала письмо, пока строчки не стали расплываться у неё перед глазами и не слились в единое расплывчатое пятно. Она подумала о том, что этот день стал бы для её мужа самым счастливым… будь он жив… Но нет, не успел Ансар дождаться от государства признания своей невиновности, а теперь… теперь это ему не нужно…

Но зато это нужно его детям, которым больше не придётся жить в обществе людей, нося на себе унизительное клеймо детей «врага народа».

Конец 1-й книги