Как перевоспитать герцога - Меган Фрэмптон

Она ничего не стала говорить, а лишь повернулась к нему спиной, и он – о радость! – на этот раз понял намек сразу и расстегнул ее платье, после чего стянул, нет, буквально содрал его с плеч. Лили тем временем высвободила руки из рукавов. Когда верхняя половина ее платья была спущена до талии, она вновь развернулась к нему лицом. Теперь верхняя ее половина была одета в корсет и рубашку. Выражение его лица не оставляло места смущению. Оно говорило не только о похоти, но и о страстном стремлении к осуществлению желаемого, а также о надежде на успех.

Лили теперь уже дрожащими руками взялась за тесемки корсета и, развязав узел, почувствовала наконец облегчение в тот момент, когда тело ее освободилось от жестких тисков.

И теперь грудь ее покрывала лишь тонкая сорочка.

Взгляд герцога немедленно опустился вниз, и он с шумом втянул воздух и облизнулся, заставив ее вдруг подумать о таких вещах, которые никогда прежде не приходили ей в голову. К примеру, о том, что было бы неплохо, если бы он коснулся ее груди губами, провел по соску языком…

О господи!

Ее сорочка имела глубокий вырез спереди, и она приспустила ее еще ниже, так, что теперь ткань закрывала разве что соски.

В комнате было очень тихо: единственными звуками были звуки их дыхания, которое все более учащалось, становилось все шумнее и, странное дело, чувственнее. Здесь не было никого, кроме них двоих, и Лили казалось, что никого нет и за пределами этой комнаты. Вернее, что мир теперь ограничился стенами этой комнаты и они с Маркусом одни в этом мире.

А то, что находится за пределами их с Маркусом мира, не имеет значения. По крайней мере, на данный момент. Потом она будет думать обо всех тех вещах, что сейчас утратили свою важность. О ее, Лили, будущем. О его будущей жене. О счастье Роуз. О том, что будет с ними всеми. А пока важнее то, что чувствует ее грудь, его ладони, ее ладони, его грудь, губы их обоих – и все это вместе.

Лили усмехнулась и принялась расстегивать его рубашку. И с каждой расстегнутой пуговицей его широкая грудь вздымалась и падала. Она расстегнула его рубашку, распахнула ее и, нахмурившись, недовольная тем, что не может видеть всего, что хочется, вытащила рубашку из брюк и швырнула на пол. После чего во все глаза уставилась на то, что открылось ее взору.

Ну что же, усилия того стоили, надо признать.

Она не могла насмотреться на его широкую и мускулистую, по-мужски крепкую грудь с плоскими коричневыми сосками. На короткие курчавые волоски, припорошившие его грудные мышцы, затем отступившие и появившиеся вновь в виде уходящей вниз полоски чуть повыше пояса брюк.

Куда вела эта тропа? Интригующий вопрос…

Лили прикоснулась к нему ладонью, и он, вздохнув, закрыл глаза в блаженной улыбке.

– Потрогай меня, Лили, – хрипло простонал он, и голос его вибрировал, и она ощущала эти низкочастотные вибрации всем своим телом, которое вибрировало в унисон с его голосом, и направления, в которых эти вибрации распространялись, были самыми неожиданными.

К тому же на этот раз он не приказывал, а молил, и она поспешила ответить на его мольбу. Лили медленно, с толком и расстановкой, провела ладонью поперек его теплой и гладкой груди. И вдруг, осмелев, потянулась губами к его губам и стала его целовать, продолжая гладить.

И он пил нектар ее рта, и язык его танцевал у нее во рту – и все это продолжалось до тех пор, пока она не стала ощущать себя частью одного целого с ним. Тела их слились в одно, но острота ощущений от этого не только не притупилась, но даже усилилась.

Лили почувствовала легкое прикосновение его пальцев к своим ключицам у ворота сорочки, затем рука его скользнула под тонкую ткань рубашки, и ладонь накрыла грудь. Его плечо приподнялось, и рука согнулась в локте под острым углом, что, наверное, со стороны смотрелось бы странно. Но ведь здесь не было посторонних, только они вдвоем. Потому что если бы кто-то мог видеть все это, то скандала было бы не избежать, наступил бы конец ее карьере и открылся бы ящик Пандоры.

Но сейчас ей совсем не хотелось об этом думать.

К тому же ей все равно, как это выглядит. Имеет значение лишь то, что она чувствует. А ощущения были удивительно приятными. Ладонь его, словно люлька младенца, нежно качала ее грудь, а большой палец скользил по соску вверх и вниз. Где-то там, в глубине ее тела, рождались необычные вибрации, которые вместе с теплом разносились по всему телу, включая самые неожиданные уголки. Лили не знала, что женщина способна получать удовольствие от всего этого, но она бы сильно удивилась, если бы ей сказали, что он сейчас получает удовольствия больше, чем она, потому что если это так, то он, несомненно, сейчас или взорвется, или умрет от счастья.

Но он не подавал признаков ни приближающегося взрыва, ни приближающейся смерти. Но налицо были признаки его невероятной изобретательности в том, что касается поцелуев и прикосновений. Он мог бесконечно разнообразить и то и другое. Лили очень впечатлил его талант, и она непременно сказала бы ему об этом прямо сейчас, если бы он не целовал ее так увлеченно. К тому же у нее имелись серьезные сомнения в том, что она сейчас вообще способна говорить.

Часы начали бить как раз в тот момент, когда Лили пыталась вспомнить, как ее зовут, и с боем часов они одновременно отпрянули друг от друга. Из-за размеров дивана им не удалось сильно увеличить разделявшее их расстояние, но тем не менее они больше не были одним целым.

Лили все еще находилась во власти волшебных ощущений. Острота ее восприятия и чувствительность увеличились многократно, и ей хотелось продолжения. Она подняла на него глаза, втайне надеясь, что не увидит поднятую бровь или, боже упаси, две поднятые брови. К счастью, надежда ее сбылась. Взгляд его все так же был полон страсти, и он смотрел на нее так, словно ни за что на свете не хотел отпускать.

«Так не отпускай!»

Он провел рукой – дрожащей рукой – по волосам и тяжело вздохнул.

– Мы должны остановиться, – сказал герцог все еще тем самым хриплым голосом. Казалось, он хотел произнести совсем иные слова, а те слова, что она услышала, вытянули из него силой.

Лили знала, что они должны остановиться, даже если ей этого совсем не хочется. Глядя ему в глаза, она подтянула повыше свою сорочку. Она не хотела сбегать отсюда в панике, как сделала это раньше. Она не хотела, чтобы он думал, что она не хочет всего того, что здесь происходило. Она хотела этого.

Просто… Им нельзя это делать.

Слишком многое стоит на кону.

Пожалуй, пришло время действительности грубо нарушить их чувственное уединение.

Оставался лишь один вопрос: не слишком ли поздно она решила остановиться?

Ну что же, прелюдия длилась больше двух часов, а ему и этого времени было мало. Маркус пытался выровнять дыхание и не дать себе вновь к ней потянуться.