Как перевоспитать герцога - Меган Фрэмптон

И что с того, что эти третьи лица будут очень и очень не правы?

– Войдите сюда. – Еще один окрик. Вернее, приказ, обязательный для исполнения. И это на исходе очень нелегкого дня. Праздник прошел на удивление гладко. Почти без происшествий. Два случая рвоты, две драки с выдиранием волос и три истерики по поводу проигрыша.

Лили, затаив дыхание, вошла в комнату.

Он сидел в кресле, как умел сидеть только он: откинув голову на спинку, вытянув перед собой длинные ноги, свесив руку с подлокотника и покачивая висящим на пальцах шейным платком.

Грудь его раздулась от глубокого вдоха, приподнялась, а затем и он весь поднялся на ноги одним стремительным и при этом плавным движением. И пошел к ней… и мимо нее к двери. Остановился, закрыл дверь и вновь направился к ней.

И вот они вновь вдвоем в комнате, где они не были вдвоем с тех пор, как она попросила его… Нет, сообщила ему, что хочет этого. Хочет его. Ее корсет, несмотря на то что еще сегодня утром он был ей как раз впору, вдруг сделался тесен. Трудно было вдохнуть полной грудью, и губы ее внезапно пересохли.

Он стоял перед Лили, прожигая ее своими темными глазами. Этот взгляд она читала без труда. И, судя по тому, как изменилось его лицо, и у него не возникло трудностей с интерпретацией ее взгляда.

Он поднял руку и коснулся ее щеки. Провел по ней так, что пальцы его оказались у нее за ухом.

– Скажите мне, – сказал он.

Лили облизнула губы, и его взгляд сосредоточился на движении ее языка. Он резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы, и этот вдох сообщил ей все, что она хотела знать. Девушка не отводила глаз от его губ. Ах, если бы она могла сейчас уйти! Гордая, неприступная, рассудительная – вот умора! Лили сделала глубокий вдох и сказала:

– Я хочу этого, Маркус.

В отличие от прошлого раза, он не заключил ее в объятия сразу. Он провел ладонью по ее предплечью сверху вниз, после чего взял ее за руку и потянул за собой к дивану, что прятался в углу. Диван был маленький, как раз для двоих. Он был уютно потертым, как и вся мебель этой комнаты. Это была его комната, единственная комната, если не считать спальни, которая целиком и полностью принадлежала ему одному.

Словно проводив ее после танца, галантно и бережно, как истинный джентльмен, туда, откуда привел, герцог придерживал ее руку, пока она опускалась на диван, и лишь потом присел к ней.

Занял свое место. И это место рядом с ней на диване, вне всяких сомнений, по праву принадлежало ему.

Они сидели молча, не прикасаясь друг к другу, не шевелясь. И это молчание, и эта неподвижность не мешали им чувствовать друг друга и наслаждаться близостью. Лили давно уже не чувствовала такой блаженной, такой приятной расслабленности. Ей захотелось сладко вздохнуть, откинуться на спинку и посмотреть на него. Так она и сделала.

Он повернул голову в ее сторону и замер на долю секунды. Увидев в его глазах нерешительность, Лили удивилась. Как при его чудовищно раздутой самонадеянности он терзается сомнениями, тогда как точно знает, чего хочет?

– Поцелуйте меня, – сказала Лили, подражая его приказному тону.

Он, сразу узнав эти интонации, обезоруживающе улыбнулся. И сразу же наклонил голову и прижал губы к ее губам. Поцелуй его был почти нежным. Вначале. Но уже через мгновение вспыхнул пожар, и с каждой секундой пламя, бушевавшее в каждом из них, разгоралось все ярче. Лили казалось, что окружающий мир, написанный художником, предпочитающим сдержанные, даже тусклые тона, оживленный магией поцелуя, вдруг вспыхнул всеми цветами радуги.

Лили обняла Маркуса за шею, прижимаясь грудью к его груди. Соски ее стали напоминать о себе, но не болью, а как-то по-другому. Груди ее отяжелели, наполнились желанием. Она хотела большего. Она хотела полностью почувствовать его тело своим телом. И еще она хотела, чтобы он никогда не переставал ее целовать.

Он обнимал ее за плечи, и Лили словно со стороны услышала свой стон разочарования. Тогда она взяла его руки за запястья и, проведя его ладонями по своим плечам вниз, прижала их к своей груди.

Ах, вот так лучше. Так приятно было чувствовать его руки в нужном месте. Но он ничего ими не делал, и потому Лили немного поерзала, чтобы подсказать ему, чего она хочет.

И да, он, пусть и с задержкой, но сообразил, чего она хочет. Он накрыл ее грудь ладонью, растопырив пальцы. Большой палец отыскал сосок, который, скорее всего, найти было не так уж трудно, поскольку по ее ощущениям он разбух, отвердел, заострился одновременно и чуть ли не прорвал все покрывавшие его слои ткани. Лили тут же представила эту картину и решила, что, наверное, ощущения ее обманывают, потому что она, пожалуй, почувствовала бы себя крайне неловко, если бы ее сосок научился проделывать описанные трюки.

Но когда большой палец герцога пришел в движение, лаская ее сосок, девушка прогнулась дугой ему навстречу, грудью вжимаясь в его ладонь. И она чувствовала губами, все еще влажными и теплыми, прикосновение его губ, влажных и теплых, и чувствовала, что его губы по-прежнему улыбаются. Ее губы растянулись в ответ, и она лизнула их языком. Его шумный, со свистом вдох лучше всяких слов сообщил ей о том, что она на верном пути.

Губы его стали словно жестче, напористей, его язык вел себя у нее во рту по-хозяйски. Он снова командовал парадом, и никто на его роль не покушался. Пока. Вскоре Лили перестала устраивать собственная пассивность. Душа требовала самостоятельных действий. За неимением опыта девушка повторяла его движения: прикусывала его нижнюю губу, совершала вылазки языком в его тылы и при этом так крепко сжимала его плечи, что, наверное, могла оставить ему на память синяки. Осознав это свое упущение, Лили положила ладони ему на грудь. Ладони ее, чуткость которых немало ее удивила, улавливали малейшие подергивания его мышц. А потом она отыскала его сосок и решила провести по нему пальцем. Маркус оторвался от ее губ, и Лили испугалась, что он прикажет ей больше так не делать, и она умрет, так и не обследовав его грудь. Но он лишь сказал:

– Я хочу этого, Лили.

А после продолжил ее целовать, предоставив ее рукам полную свободу действий: шарить по его груди, трогать его соски, которые, к ее удивлению, тоже отвердели, водить вверх и вниз по бокам, ощупывать ребра. И все, чего бы она ни касалась, было крепким и твердым на ощупь и – как она об этом узнала, непонятно – ужасно вкусным.

И еще его ладонь у нее на груди была восхитительно теплой, и большой палец продолжал скользить по соску, и всего этого почти хватало. Почти, но не совсем. И потому она убрала одну руку с его груди, не без сожаления, конечно, и потянула край ворота своего платья вниз, надеясь высвободить плечо.

Он отстранился и уставился на нее. Глаза его наполнились желанием, веки отяжелели, и губы его были всего в паре дюймов от ее губ.

– Могу я вам помочь? – спросил он хрипловатым шепотом. И от этой хрипотцы по спине ее побежали мурашки, но не противные, как от страха, а, наоборот, удивительно приятные.