По законам звездной стаи - Георгий Ланской

– Да я в газеты про тебя напишу, – заорала Аня, почуяв, как ускользает из-под носа желанная победа. Он ведь сперва испугался, она видела! Прямо как несколько лет назад, на кухоньке, жадно, как воду, глотая из кружки брагу…

– Давай, – усмехнулся Антон. – Вперед, и с песней! Я и журналистам, и в суде скажу: женился по молодости, жена развод не дает, мешает жить, вымогает деньги. Соседи подтвердят, что ты пыталась на Машу напасть! Она человек уважаемый, ей поверят, а тебе нет.

– Падла ты, – прошипела Аня. – Ладно, так и быть, давай сейчас десять тысяч, и по штуке каждый месяц, и я отстану…

– Да щас! – фыркнул Антон. – Мне от ментов и судей дешевле будет откупиться, чем тебе башлять. Иди, рассказывай правду свою. А к нам не суйся! Я Машу люблю, она – меня. И из-за ошибки молодости точно не бросит.

– Ну хоть тысячу баксов дай, – попросила Аня уже другим тоном. В голосе набухала сырость, готовая прорваться потоком слез. – Только сейчас!

– Перебьешься.

Аня замерла. По телу пролилась тошнотворная слабость. Черт побери, неужели она проиграла? Нет, нет, это невозможно! Он блефует! Он – трус, сейчас она припугнет его, и он даст денег, и будет платить столько, сколько она скажет…

– Ах ты, тварь, – прошипела она и, решительно вытащив телефон, отошла подальше. – Ментам позвоню и все, все про тебя расскажу! Хватит цацкаться!

– Звони, – сказал он равнодушно, подобрал брошенный пакет и лениво побрел к подъезду, пиная попадающиеся под ноги камушки.

Аня оторопело смотрела ему вслед.

– Антон! – крикнула она. Он даже ухом не повел. – Антон, я правда позвоню!

Но он не обернулся.

Она всхлипнула и попятилась. Каблук попал в выбоину тротуара. Неловко покачнувшись, Аня замахала руками. Стараясь удержать равновесие и не рухнуть в жидкую грязь, она шагнула назад, прямо на проезжую часть.

Летевший черный внедорожник вынырнул из темноты, ревя мотором.

Аня не успела даже закричать, когда громадный, как танк, автомобиль врезался в нее на полном ходу. Послышался глухой удар и визг тормозов. Антон обернулся, успев увидеть, как отлетает в сторону что-то большое, похожее на мешок. Приостановившийся на миг джип ослепил злыми красными огнями задних фонарей, а потом резко рванул вперед, обогнув тело, лежащее в нескольких метрах. Антон бросился к месту происшествия.

Аня лежала на дороге, разбросав в стороны руки и ноги, как тряпичный Петрушка. У Антона был такой в детстве, пестрый, размалеванный так же гротескно, как его теперь уже бывшая мертвая жена. Лицо Ани было залито кровью, глаза закатились и почему-то смотрели в разные стороны. Позади шумел встревоженный многоголосый людской хор.

– Что случилось? – спросил кто-то за спиной. Антон, увидев торчащий из нагрудного кармана куртки Ани паспорт, не задумываясь, выдернул его и поднялся с колен.

– Девушку машиной сбили, – ответил он.

К ним торопливо бежал милиционер. Он расторопно растолкал толпу и схватил Антона за рукав.

– Номер машины заметили? – спросил он.

– Да где там, – вяло ответил Антон. – Джип черный. Вроде «Лендкрузер», но не уверен, я его мельком видел.

– А она кто? – въедливо поинтересовался мент. – Знакомая ваша?

Антон посмотрел на труп.

– Нет, – ответил он. – В первый раз вижу.

Несколько дней Антон трясся, как в лихорадке, вздрагивая от каждого телефонного звонка. Ему казалось, что милиция быстро выйдет на его след. Паспорт он сжег сразу же, спустив пепел в унитаз. Обложка из искусственной кожи горела плохо, ее приходилось поджигать несколько раз, а она все тлела и тлела, не желая вспыхивать…

Ассистент режиссера позвонила рано утром, сообщив, что выезд на натуру задерживается на четыре дня. Все это время Антон нервно метался по квартире, потерял аппетит и сон, похудел на четыре килограмма, за что впоследствии получил нагоняй от режиссера. Когда продюсер наконец-то дал отмашку, Антон сбежал из Москвы, подальше от призрака Анны.

На съемках Антон выкладывался до предела, не только потому, что хотел доказать режиссеру свое отношение к процессу. Ему хотелось измотать себя, поздно вечером рухнуть в постель и заснуть, не видя страшной картины: скрюченного тела на мокром асфальте, мертвого взгляда в никуда и черной лужи, вытекающей из-под трупа. Но, даже набегавшись на площадке, Антон не мог спать несколько ночей подряд, мерил шагами узкую, как щель, комнатушку отеля, пока деливший с ним номер Стас не проворчал:

– Тоха, хорош тут шататься. Дай поспать!

Перевернувшись на другой бок, Стас мгновенно захрапел. Ему процесс съемок боевых сцен давался неимоверно тяжело. Он так и не похудел до предписанных ему объемов, но режиссер махнул на это рукой, посчитав, что медведеподобный Дружинин будет выглядеть внушительно, а что под армейским комбинезоном у него не мускулы, а жир, – так это и не важно.

Антон накинул куртку и вышел из номера.

Особо деваться было некуда. Сидеть в холодном, неуютном холле, натыкаясь на недовольные взгляды заспанной дежурной, не хотелось. Натурные съемки проходили в маленьком умирающем городке, население которого едва составляло десять тысяч человек. Обшарпанные домишки, лепившиеся друг к другу, как мутировавшие соты, напомнили Антону родину. В голову настырно крались мысли-пауки: о матери, о брошенном ребенке-дауне и об Анне, чей неопознанный труп наверняка до сих пор лежит в морге равнодушного города Москвы…

Пока Антон бегал по территории заброшенного завода, где, по сценарию, произошла утечка не то радиоактивного топлива, не то штамма смертельного вируса, голова была восхитительно пустой – на тяжкие думы не оставалось времени.

– Антон, не надрывай ты так пупок, загнешься! – посоветовал Вдовин.

Они с Луценко откровенно халтурили, капризничали, требовали бесконечных перекуров, во время которых обольщали измотанную Рокси. Попытки, надо признать, были провальными. С Луценко, неожиданно решившим вернуть строптивую красотку, Рокси держалась натянуто. В кадре ей без труда удавалось имитировать неприязнь. Луценко играл бывшего мужа Рокси, жесткого командира спецгруппы, бросившего в пламя бесконечных военных передряг семейное счастье. Вдовин же по сценарию был безответно влюблен. Ей самой внимание обоих суперменов изрядно надоело, оттого она в свободные минуты держалась обособленно, без конца курила и куда-то звонила.

– А вы у него поучитесь, – прикрикивал на Луценко и Вдовина режиссер. – Его упрашивать не надо. В шесть как штык – на площадке, а вы раньше десяти не выползаете!

– Ну, мы это заслужили, – с ленивой злостью парировал Луценко. – Вот когда он поработает с наше, станет народным любимцем, тоже будет позволять себе поспать, пожрать от пуза, с бабой в койке поваляться да на съемку приходить, когда ему заблагорассудится…

– Здесь вам не армия, – жестко сказал режиссер. – Дедовщины нету. Никто за вас в кадре бегать не будет! Так что ноги в руки и бегом на площадку… Рокси! Рокси! Где тебя носит?