История татар Пензенского края. Том 2 - Фаттих Мухомятович Зюзин

лавки, около печи деревянная кровать, на которой лежали несколько соломенных матрацев, накрытых домотканым одеялом. Спали и на печи, и на лавках, и на полатях, и на полу, так как семьи были большие. Старикам и маленьким детям отводилось место теплее. Уважение к старшим в селе почиталось всегда. Надворные постройки белились мелом и содержались в чистоте. Особое внимание уделялось конюшне – лошадь в татарской усадьбе считалась чуть ли не отдельным членом семьи. Застраивались, как и в других татарских сёлах, очень плотно, двор ко двору. Сыновья, подрастая и обзаведясь своей семьёй, ставили дома рядом с отцовским. Так появлялись целые улицы, на которых проживали близкие родственники».

В свете сказанного историк Ф. Ф. Чекалин описывает занятие земледелием татар Кузнецкого уезда следующим образом: «Татары хотя и владеют в большинстве случаев большими и хорошими земельными наделами, но земледелием они занимаются мало; кустарных промыслов вовсе не знают. Для удовлетворения своих кочевых наклонностей избирают передвижную мелочную торговлю, так называемое тарханство, а потому и благосостояние их в массе хуже их соседей, сидящих нередко на одной десятине надела. В числе племенных особенностей татар нельзя не отметить также одной резкой особенности, оставшейся от кочевого их быта, это – наклонности к конокрадству и артистической способности к сбыту краденых лошадей. В Кузнецком уезде есть целые татарские деревни, занимающиеся этим своего рода ремеслом… По главным источникам средств существования все крестьянские татарские семьи могут быть разбиты на 3 основные категории: 1) земледельческая, 2) промыслово-земледельческая и 3) промысловая»[109].

Нам пока неясна в полной мере картина, показывающая жизнь и быт крестьянского татарского населения той или иной деревни в конце XIX в. Известный ученый А. Н.Энгельгардт, который жил и работал в деревне, оставил классическое фундаментальное исследование, получившее название «Письма из деревни», о реальности быта сельской жизни. Он пишет: «Тому, кто знает деревню, кто знает положение и быт крестьян, тому не нужны статистические данные и вычисления, чтобы знать, что мы продаем хлеб за границу не от избытка… В человеке из интеллигентного класса такое сомнение понятно, потому что просто не верится, как это так люди живут, не евши. А между тем это действительно так. Не то, чтобы совсем не евши были, а недоедают, живут впроголодь, питаются всякой дрянью. Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не будут есть всякую дрянь… У нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба на соску ребенку, пожует баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку – соси…»[110].

Отмена крепостного права 1861 г. не принесла крестьянам полной свободы, так как за землю, на которой они проживали, должны были выкупать по дорогой, спекулятивной цене. Другими словами, крестьяне сами должны были заплатить за своё освобождение от рабства, причём на кабальных условиях. Татары практически все были государственными крестьянами, и поэтому крестьянская реформа их особо не затронула. Так как крестьяне не могли уплатить эту сумму сразу, то правительство взяло на себя эту рассрочку, но с 5 % годовых. И все это к тому, что земли и без этого продавались втридорога. «Этого бывшим рабовладельцам было недостаточно: кроме выкупных платежей крестьяне должны были во всех случаях выплачивать еще ежегодно, до выхода на выкуп, в виде оброка или же отработкой помещикам (издельная повинность или барщина) еще некоторую сумму, на 25 % или на 33 % превышающую годичный выкупной платеж, а затем еще особую доплату в момент выхода на выкуп, размер которого зависел от соглашения с помещиками».

Таким образом, наделы земли у крестьян оставались незначительными. Н. А. Рубакин в труде «Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословие» приводит данные о том, что в 50 губерниях Европейской части в 1905 г. у дворян оставалось более 53 млн десятин земли, а все крестьянство (90 млн) владело лишь чуть более 13 млн земли. Практически столько же приходилось на кучку купцов и почетных граждан. Более 300 тысяч десятин имелись у духовенства[111].

Простой подсчет показывает, приходилось всего лишь по 15 соток земли в личной собственности «на душу», а с учётом того, что на 200 000 кулаков и мироедов приходилось по 50 десятин земли, то крестьянам оставалось и того меньше. Кулак же, пользуясь малоземельностью и высокими выплатами «драл три шкуры» с простых голодающих крестьян, «выезжая на его горбу». Если добавить сюда еще выкупные платежи, то получалось, что крестьянин даже для собственного прокорма не имел достаточно земли и был обречен на голодное существование. Некоторым крепостным от этого «освобождения» от помещиков стало еще хуже: они были свободными, но без земли или, в лучшем случае, с четвертным наделом – «нищенским», «сиротским», даровым наделом. Крестьяне кормились вместо хлеба суррогатом, а хлеб тем временем государство отправляло за границу. В нач. 1890-х гг. русский писатель и публицист В. Г. Короленко побывал в голодавших районах, где были организованы столовые для голодающего населения, и оставил характерные свидетельства: «Вы свежий человек, натыкаетесь на деревню с десятками тифозных больных, видите, как больная мать склоняется над колыбелью больного ребенка, чтобы покормить его, теряет сознание и лежит над ним, а помочь некому, потому что муж на полу бормочет в бессвязном бреду… Тиф? Да ведь это у нас всегда! Лебеда? Да у нас этой каждый год!…»[112].

Все вышесказанное не относится непосредственно к татарским населенным пунктам – оно больше характеризирует общее тяжелое положение всего крестьянского населения России. В 1913 г. Индерка была самым крупным населенным татарским пунктом в Кузнецком уезде, в ней проживало 3958 крестьян, хозяйств было 666. Земли, как мы уже отметили, было совсем мало. Рабочего и дойного скота было у населения также мало – в среднем по 0,6 голов на семью. Мечетей функционировало в количестве 7 шт., татарских школ было – 4. В деревне располагался базар, который открывался по средам. В с. Альмяшевка не было ни мечети, ни школы. Впрочем, не было у них и своей земли – земля, по-видимому, им отводилась в Индерке, хотя у последней надельной земли также было мало – чуть более 1 десятины на хозяйство. В деревне жило 441 жителей на 57 дворах. В Бестянке функционировали 2 мечети и 2 школы. Земли также было мало – по 1,3 десятины. Рабочего скота приходилось по 0,7 голов на семью и столько же молочного скота. Железных плугов было 7 шт. на всех, сеялок, веялок и прочего современного с/x инвентаря – ничего этого не было. Говоря о железных плугах и прочего усовершенствованного инвентаря, следует