Время для жизни - 2 - taramans

размахнись рука! Но, что характерно! Добился большего — оппонент молча улетел шага на три в сторону, где головой встретился с дощатым забором. Даже вроде бы треск негромкий был слышен! Оппонент лег и вставать не торопился!

«Ага! Это — вполне так… по-нашенски! А где третий?».

Третий, как сейчас было видно от фонаря, стоявшего метрах в двадцати — спиной отходил от них, и размахивал при этом ножиком.

— Слышь, дурилка! Ты «шабер»-то скинь! А то, не дай Бог, порежешься — отвечай потом за тебя, обормота! — ласково попросил Косов парня.

— Не подходи! Не подходи! Попишу! — как-то истерически взвыл хлопец.

— Слышь, писарь! Я грю, брось железку! — Косов приостановился, почесал нос и расстегнув шинель, достал свой финарь.

«Ага… все-таки я правильно сделал, когда слева под рукой пришил к подкладу шинели две кожаных полоски — сверху и пониже! Сейчас сбруя финки — очень хорошо крепилась на эти петли. И ничего не болталось, и со стороны не видно! Ну а с изнанки шинелку, да с уже прицепленной сбруей я никому и не показываю!».

У Косова не было даже мысли вступать с парнем в поножовщину. Так — попугать если только…

— Слышь, Ваня…, - донеслось сзади.

«Ильичев переживает, как бы я лишнего не натворил! Ну ничё, ща припугнем убогого, и все! Домой пойдем!».

— Эй… малой! Ц-ц-ц! — Косов цыкнул струйкой слюны в сторону противника, — Я те грю… беги, а?! А то ведь… распишу, как Бог черепаху! Ну!

И с удовлетворением убедился, что правильно просчитал молодого парня: если в равной драке нож достал — значит «ссыт!». Припирать его к стенке не надо, а так… припугнуть, да и отпустить.

Парень отскочил задом еще метра на два, развернулся и поскальзываясь на тропинке, рванул в какой-то прогал в череде заборов.

— Чего ты, Степа? — повернулся Косов к Ильичеву, и стал вкладывать нож в ножны. Вот выхватить — легко, а назад поместить… так сразу и не выйдет.

— Да я уж думал… ты и впрямь собрался этого малохольного резать! — покачал головой сержант.

— Да я что же — совсем умом тронулся? Ты это… твой-то как — жив? — кивнул Косов на второго парня.

— Да живой, чего ему сделается…, - Ильичев подошел к противнику, взял его за воротник полушубка, чуть приподнял и встряхнул, — вон… видишь башкой ворочает. Сейчас маленько оклемается!

Ильичев захватил в жменю снега и стал натирать им морду парня.

— М-м-м… нах… м-м-м…, - замычал тот.

— Ну вот… а ты — живой, живой! — засмеялся Степан, — А твой-то, чё так и сидит?

Первый, самый здоровый, повзрослее мужик сидел на заднице и задумчиво пытался размять подбородок. Иван, не приближаясь к нему, на вытянутую руку, присел, присмотрелся…

«По-моему это называется — грогги. Но это — не смертельно! Сейчас второй в себя придет, и смогут вдвоем передвигаться… небыстро!».

— Тут тоже норма! Минут пятнадцать, двадцать… придет в себя! — ответил Иван сержанту.

— А ты чего так… «вчистил»-то к ним? Аж — вприпрыжку! Может… и не стоило бы так?

— Да ну их, Степа! Это они, когда мы вдвоем, сомневались. А был бы ты один? Не… тут ума надо сразу вкладывать. Потом — поздно может быть! Не люблю я всю эту… шелупонь приблатненную!

Они чуть постояли, привели в порядок внешний вид и форменное обмундирование и подались поближе к центру.

— Не… ну чё такое?! И драки-то не вышло! — расстраивался на ходу Ильичев, — а так бы… хорошее же завершение праздничного отдыха. Да, Ваня?

— Да ладно тебе… а если бы они отмахиваться стали бы? Еще и синяк какой мне или тебе оставили бы. А оно нам надо — из увольнения с синяками приходить? Не… надо чтобы увольнение ровно закончилось! Я, Степа, хочу снова… ну — через какое-то время сюда… к Катюшке сбегать! А то так… оставят без «увала» на месяц, а то и — больше! Не… не надо нам такого!

— Ну… это ты прав, конечно! — кивнул приятель.

Когда они вышли на Карла Маркса, Ильичев предложил остановиться и покурить.

«Ага… нельзя же на ходу!».

Прохожие на улице были, но — не сказать, чтобы в большом количестве — завтра будний, рабочий день и люди уже торопились по домам.

— Ты, Вань… я вот спросить хотел…, - почесал бровь в раздумье… или в смущении приятель.

— Ну?

— Да… Глашка шепнула… смехом. Ей вроде Катька жаловалась… Ты что… правда ей… ну…

Косов шмыгнул носом:

— В попу?

Ильичев опешил, но потом оправился и кивнул головой, глядя на Косова.

— Ну… да. Не сдержался, — повинился Иван.

— А чего так? Ты это чего…, - было видно, что Ильичеву любопытно, но и немного… стеснительно.

Косов цыкнул, подумал, вздохнул:

— Понимаешь… Степа. Вот вспомни — у тебя бывало, что женщина… сначала говорит, что, дескать, большой, что — больно, что… потише?

Степан задумался и кивнул головой:

— Так… это считай… каждый раз… ну — если с новой — то точно… И что?

— Ну вот… видишь ли… сначала она говорит — большой, потише… А потом, через какое-то время — уже и небольшой, уже — давай сильнее, да?

Ильичев затянулся папиросой и кивнул:

— Ну да, так и есть!

— Во-о-о-т… дело в том, что влагалище у женщин… ну это… половой орган так по-научному называется! Оно — эластичное такое… Вот как… вот как чулок фильдеперсовый! Она его сначала натягивает на ножку… «внатяг» в общем. А потом, этот чулок, уже на ноге, подрастянется и уже съехать норовит. Бывало? Видел такое?

— Ну да… я чё тебе — пацан что ли? Видел, конечно! — утвердительно кивнул сержант.

— Вот… и у женщин… примерно также. Она потом опять сожмется… через какое-то время. Но вот если сразу… то — нет. Во-о-о-т… значит. А в этой… в попе, значит, у человека мышцы расположены, на входе самом. То есть — туго! Понял? Вот я… и не сдержался! Попробовал, значит…