Вечер в Византии - Ирвин Шоу

— Пожалуй, — сказал он. — Когда собираешься переезжать?

— Этим летом. Через месяц-другой.

— Ну, вот и еще один дом потерян, — сказал он. — Исключу теперь Париж из своих маршрутов.

— Вот что значит верный друг. А Сан-Франциско включишь? Говорят, там есть неплохие рестораны.

— Да, я слышал. Что ж, буду заезжать. Время от времени.

— Время от времени. Женщина не может требовать, чтоб все было, как она хочет, правда?

Он ответил не сразу.

— Многое в жизни меняется.

Они долго молчали. Наконец Констанс сказала:

— Не стану притворяться, будто я в диком восторге от того, о чем ты мне сейчас рассказал. Но я не ребенок, и ты — тоже. Ты ведь не ждал, что я устрою тебе сцену или, например, выброшусь из окна, верно?

— Конечно, нет.

— Как я уже сказала, я не в диком восторге. Но я в восторге от многого другого в наших отношениях. Сделаешь мне одолжение?

— Конечно.

— Скажи: «Я люблю тебя».

— Я люблю тебя, — сказал он. Она загасила сигарету, сбросила халат на пол и легла рядом с ним.

— Поговорили, и довольно. Болтливое настроение прошло. — Она положила голову ему на грудь.

— Я люблю тебя, — прошептал он, касаясь губами ее спутанных волос.

Они спали долго, а когда проснулись, светило солнце и пели птицы. Констанс позвонила в Марсель: деньги из Сент-Луиса еще не поступили, а офицер, ведавший борьбой с наркотиками, будет только завтра. Они решили остаться в Мейраге еще на один день, и Крейг не стал сообщать в Канн, где он находится. Пусть этот день безраздельно принадлежит им.

На следующее утро выяснилось, что деньги все еще не пришли. Им жаль было уезжать, и они остались еще на сутки.

На другое утро, расставаясь с ней в марсельском отеле, он сказал, что в понедельник поведет ее обедать в Париже. Она рассчитывала к вечеру вызволить Юношу из тюрьмы. Если же ей это не удастся, она все равно уедет обратно в Париж, предоставив парня своей судьбе. И так она достаточно времени провела на юге. Она же все-таки работает.

— Черт подери, Джесс! — кричал Клейн по телефону. — Я десять раз пытался до вас дозвониться. Где вы сейчас?

— В Кассисе, — сказал Крейг. Он остановился там перекусить на обратном пути и звонил из ресторана у самой гавани. Гавань была голубая и словно игрушечная. Сезон еще не начался, у городка был сонный, пустынный вид, с лодок после зимы еще не сняли брезент. Был час обеда.

— В Кассисе, — повторил Клейн. — Именно тогда, когда человек тебе нужен, он оказывается в Кассисе. Где этот чертов Кассис?

— Между Марселем и Канном, — ответил Крейг. — А о чем вы хотели со мной говорить?

— Кажется, у меня будет для вас контракт. Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Когда вы приезжаете?

— Часа через три-четыре.

— Я буду ждать, — сказал Клейн. — Весь день никуда не выйду.

— Можете сделать мне одолжение? — спросил Крейг.

— Какое?

— Позвоните Мэрфи и попросите его зайти к вам в пять часов вечера. — Ему показалось, что Клейн на другом конце провода поперхнулся, даже закашлялся от замешательства.

— Зачем вам Мэрфи? — спросил он наконец.

— Хочется пощадить его самолюбие, насколько это возможно.

— Это — нечто новое: чтобы клиенту хотелось щадить самолюбие агента-посредника, — сказал Клейн. — Мне бы такого клиента.

— Я не агента щажу, а друга, — возразил Крейг.

— Мэрфи, конечно, читал рукопись, — сказал Клейн.

— Конечно.

— И не хотел за нее браться?

— Нет.

— Ну что ж, — нехотя согласился Клейн, — если вы настаиваете…

— Я думаю, так будет лучше во всех отношениях. Но если вы не хотите, чтобы кто-то заглядывал вам через плечо, когда вы работаете…

— К черту, — сказал Клейн. — Пусть хоть сам папа римский заглядывает мне через плечо. Ладно, позову Мэрфи.

— Вот умница.

— Конечно, умница. Что бы обо мне ни болтали.

— В пять часов я буду у вас, — сказал Крейг и положил трубку. Собственно говоря, он просил позвать Мэрфи не только из дружеского расположения к нему. Он хотел, чтобы тот присутствовал при начале переговоров о контракте. Себя он считал плохим защитником своих интересов, не любил и не умел торговаться, и Мэрфи при подписании контрактов всегда следил за тем, чтобы все было в порядке. Тем более что нынешние переговоры обещали быть сложными. Правда, он написал сценарий не ради денег, которые мог на нем заработать, но по долголетнему опыту работы в кино знал, что, чем больше тебе заплатят, тем легче потом отстаивать свою позицию в других вопросах. Хотя старая формула «деньги против искусства» и продолжает во многих случаях действовать, он пришел к выводу, что в кинематографе, применительно к нему лично, более точной была бы формула «деньги приумножают искусство».

Крейг сел за столик возле окна, откуда открывался вид на гавань. В ресторане он был единственным посетителем. Приятное одиночество, маленькая, залитая солнцем гавань, предвкушение обеда, Клейн, который будет ждать его до самого вечера, — все это действовало успокаивающе. Он попросил анисовой водки и не спеша принялся за изучение меню.

Он заказал дораду и бутылку белого сухого вина, а пока маленькими глотками пил водку. Средиземное море от этого казалось еще прекраснее, в памяти всплывало множество таких чудесных дней. Общество Констанс сказалось на нем благотворно. Он подумал о ней с нежностью. Он знал, что если бы употребил это слово в ее присутствии, то она пришла бы в ярость. Все равно. Неплохое слово. Люди относятся друг к другу недостаточно нежно. Они говорят, что любят друг друга, но в действительности стремятся лишь использовать друг друга, опекать друг друга, властвовать друг над другом, терзать друг друга, уничтожать друг друга, плакать друг о друге. А они с Констанс, если не всегда, то в большинстве случаев, наслаждаются друг другом, и слово «нежность» применимо к их отношениям так же, как любое другое. Мысль о Сан-Франциско он отгонял от себя.

Он сказал Констанс «Я люблю тебя» и сказал Гейл «Я люблю тебя» — и в обоих случаях говорил правду. Возможно, слова эти относились и к той и к другой одновременно. Здесь, в лучах солнца, за рюмкой молочно-белого холодного южного напитка это казалось ему вполне возможным.

Не мог он не признаться себе и в том, что ему доставляет удовольствие сидеть и смотреть на безлюдную гавань, зная, что такой занятой человек, как Уолтер Клейн, звонил ему вчера десять раз и даже сейчас с нетерпением ждет его приезда. Он полагал, что уже утратил способность наслаждаться сознанием своей силы, теперь же не без удовольствия понял, что это не так.