Когда случились мы - И. Б. Солис

И тут он целует меня в то место, где я хочу его больше всего. Я пытаюсь выровнять дыхание, но его сильные руки на моих бедрах и влажное тепло его рта на мне сводят меня с ума. Сначала его губы касаются меня, затем его язык. Он целует меня, ласкает, и я уже тяжело дышу и стону его имя.

Удовольствие от каждого прикосновения его губ, каждого движения его языка заставляет меня затаить дыхание, и я ругаюсь по-английски и по-испански. Мои бедра чуть приподнимаются, просто чтобы ещё сильнее ощутить его, тепло, разливающееся по каждой клеточке моего тела.

— Ты чертовски вкусная…

О боже! Его голос, это рычание…Я этого не переживу. Можно ли умереть от переизбытка удовольствия?

Вот тогда я совершаю ошибку и смотрю на него сверху вниз. Его прекрасное лицо оказывается между моих бедер, он двигается вверх-вниз. Чувствовать его и наблюдать за ним…Безумная дрожь пробегает по всему моему телу.

Мне это нравится! Я не могу насытиться. Пожалуйста, не останавливайся!

Испытывая потребность прикоснуться к нему, я провожу раскрытыми ладонями по его голове, нежно погружая пальцы в густые пряди.

— Так нормально? — спрашиваю я, едва выговаривая слова.

— Мммм, — бормочет он у меня между ног, облизывая меня, пробуя на вкус, и его стоны — самые восхитительные звуки.

Его голова продолжает подниматься, а затем опускаться. Я мечтала об этом — Генри у меня между ног. Его прекрасный рот посасывает и лижет поочередно, издавая самые непристойные чавкающие звуки, пока я не поддаюсь удовольствию, которое он мне доставляет. И это, наконец, происходит, и это лучше, чем любой сон, который у меня когда-либо был. Мои глаза закрываются, когда я наслаждаюсь этим, смакую это, наслаждаясь каждой секундой, когда Генри пожирает меня. Я запускаю пальцы в его волосы, в то время как это давление усиливается.

Я стону в подушку, когда мои бедра поднимаются навстречу его рту снова и снова. Он целует мою киску и кружит языком по моему клитору медленными, дразнящими кругами, пока я практически не теряю дар речи. Когда он нежно сосет, я думаю, что это лучшее, что я могу почувствовать, пока он не просовывает палец внутрь.

— Чёрт возьми, Генри, чёрт возьми!

Позже он будет с гордостью смеяться над этим, над тем, как он заставил меня проклинать и выкрикивать его имя, заставлял меня стонать до тех пор, пока у меня не пересохло в горле, но не прямо сейчас. Прямо сейчас моё удовольствие — это и его удовольствие, говорит он, и когда его рот и пальцы доводят меня до первого оргазма, удовлетворение охватывает его с такой силой, что он вжимается бедрами в кровать, чтобы немного ослабить давление.

Закинув ноги ему на плечи, я снова выгибаюсь навстречу его рту. Мои бедра слегка приподнимаются, просто чтобы предоставить ему лучший доступ, и это чертовски приятно. Он работает со мной с умелой осторожностью, томными поглаживаниями, пока я снова не кончаю, выкрикивая его имя, а затем в третий раз, с тихими стонами.

Мне нужно отдышаться, и я лежу, безумно удовлетворенная. Когда я прихожу в себя, я вижу, как исключительно талантливый рот Генри изгибается в почти высокомерной улыбке, пока он прокладывает поцелуями дорожку вверх по моему телу.

— За это ты заслуживаешь награды, — говорю я, слишком расслабленная, чтобы осознать, что никогда не хотела произносить это вслух.

С самодовольным, ленивым смехом Генри надевает презерватив и устраивается на мне сверху.

— Это ещё не конец, — он ухмыляется, его голос звучит соблазнительно.

Наклонив голову, он захватывает мои губы своими. Я ощущаю вкус собственного удовольствия у него во рту. Моё тело заливает головокружительное тепло, когда я прижимаю его к себе, обвивая руками его шею, а ногами высоко обхватывая его талию.

Иисусе, по-моему, я без ума от него.

Я целую его подбородок, уголки рта, щеки и нос и не могу насытиться. Он посмеивается, когда я осыпаю его поцелуями.

Генри одаривает меня ослепительной улыбкой, прежде чем отдаться мне целиком. Он стонет моё имя, скользя внутрь, глубже, так хорошо растягивая меня. Жар разливается внутри меня, и я прикусываю нижнюю губу, чтобы удержаться от того, чтобы сказать что-то, чего не должна.

— Л, ты в порядке? — спрашивает он, и я могу только кивнуть.

Не в силах вымолвить ни слова, я глажу его по щеке.

Он — мечта. Быть с ним потрясающе. Слишком потрясающе. Крошечная искорка страха зарождается в моём сердце, и я должна подавить её. Я не знаю, почему я становлюсь такой, когда мне хочется убежать и спрятаться, когда я боюсь, что что-то плохое уже не за горами, и чтобы избежать этого, я предпочла бы сократить свои потери сейчас.

Я хватаю его за лицо и прижимаюсь губами к его губам в отчаянном поцелуе. Я не хочу думать. Я хочу только тех ощущений, которые он вызывает. Когда я слегка шлепаю его по заднице, чтобы заставить его снова двигаться, это заставляет его смеяться.

В конце концов я всегда думаю обо всех ужасных вещах, которые могут произойти, так что, если и когда они все-таки случаются, эти негативные мысли усиливаются, потому что, эй, я знала это. Я знала, что это произойдет. Это было неизбежно. Но я не хочу делать этого прямо сейчас. Я не хочу отталкивать его. Я хочу приблизить его и впустить. Думаю, я уже это сделала. Вот почему я стараюсь не обращать внимания на этот голос в глубине моей головы, насмехающийся надо мной.

Я поражена странным и сильным желанием выразить эти эмоции, заглянуть глубоко в его глаза и сказать слова, которыми я никогда раньше не делилась.

Нет.

— Генри? — я шепчу его имя, и теплые карие глаза встречаются с моими.

Бешеный стук моего сердца отдается эхом во мне. Это момент, о котором я читала, о котором писала, но никогда не испытывала на собственном опыте. Я никогда не знала, что человек может быть таким красивым.

Я знаю, он видит по моему лицу, что я чувствую…к нему. И я хочу, чтобы он знал. Я хочу полностью отдаться ему. Но потом что-то мелькает в выражении его лица, что-то такое открытое и уязвимое, и я замираю, не в силах больше смотреть ему в глаза.

Я зарываюсь лицом в его шею. Генри не дает мне спрятаться.

— Почему ты прячешь от меня свои великолепные глаза?

Моё сердце колотится в груди. Когда я поднимаю взгляд, от того, что я там вижу, становится трудно