Идеальная мать - Эйми Моллой

Но она боялась. Боялась, что если она заговорит, то заплачет и никогда не остановится, что ее поглотят тоска, страх, усталость и уверенность, что она теряет все, что у нее есть.

— А обязательно это здесь делать, прямо передо мной? — услышав голос Чарли, она вздрогнула. Он проснулся.

— А что я делаю?

— Да вот это. Расцеловывать ее всю с головы до пят, — ей нечего было ответить. — Не очень приятно смотреть, как ты с ней нежничаешь, ведь когда я к тебе прикасаюсь, ты не даешь до себя дотронуться.

— Нет, Чарли, пожалуйста. Я думала, ты ушел на…

— Я не пошел.

— Почему?

Он встал и направился к своему кабинету:

— Я знал, что ты очень расстроишься, если я оставлю ребенка. Не хотел так с тобой поступать.

Она пошла за ним, хотела взять его за руку, но он отстранился:

— Нет, Колетт, не сейчас, мне нужно побыть одному.

— Чарли, прости, просто дело в том, что…

Но он уже закрыл за собой дверь.

День одиннадцатый

КОМУ: «Майские матери»

ОТ КОГО: Ваши друзья из «Вилладжа»

ДАТА: 15 июля

ТЕМА: Совет дня

ВАШ МАЛЫШ: ДЕНЬ 62

У всех у нас бывают непростые дни, когда мы чувствуем грусть или усталость. Это должно постепенно проходить по мере того, как с малышом привыкаете к определенному распорядку дня. Но если вы понимаете, что с вами или с близким вам человеком происходит что-то похуже, чем простая послеродовая хандра, откиньте смущение и гордость и обратитесь к врачу. Иногда нет лучшего способа позаботиться о ребенке, чем забота о самой себе.

Фрэнси медленно катила коляску по узкому ряду с художественной литературой в книжном магазине в задней части «Спота». В руках она держала первый роман Чарли и убеждала себя, что все будет хорошо и Нэлл это переживет. Для Фрэнси все, что говорили о Нэлл в новостях, было неожиданностью. Она ничего не знала о том скандале — кандидат в президенты вышел из игры из-за связи с двадцатидвухлетней девушкой, которая работала интерном в государственном департаменте. Когда это случилось, Фрэнси было шестнадцать, а ее мать была не из тех, кто рассказывает членам своей семьи о политических секс-скандалах (или вообще о чем-то, связанном с представителем демократической партии, будь это плохое или хорошее).

Кроме того, она думала об Одди. Два дня назад он грубо вытолкал ее из квартиры, ничего не рассказав про свой арест. Ситуация стала еще более непонятной.

Но самое худшее случилось этим утром. Направляясь к кассе, чтобы заплатить за книгу Чарли, Фрэнси вспомнила тот утренний разговор, и ей стало нехорошо.

Барбара сидела на диване и ждала завтрака: Фрэнси предложила приготовить ей сэндвич с яйцом всмятку, который та обычно ела по утрам. Фрэнси изо всех сил старалась не слушать свекровь, пока та рассказывала о домашних сплетнях. О племяннице своей подруги, которая родила четвертого ребенка, чудесную малышку. О новом маникюрном салоне, в котором она сделала маникюр перед поездкой. О четырех восточных сотрудницах этого салона, которые, наверное, были нелегалками.

Когда тосты были готовы, Фрэнси вдруг услышала имя Колетт. Она повернулась к телевизору и увидела Колетт на экране: тяжело дыша, она бежала трусцой по тротуару возле своего дома, задыхаясь, с красным лицом.

«Оставьте меня в покое, — сказала она и ускорила бег, закрывая лицо руками. — Мне нечего сказать».

«Колетт Карпентер — дочь Розмари Карпентер, известной активистки и феминистки, — сказал журналист. — Кроме того, она состоит в романтических отношениях с писателем Чарли Амброзом, два месяца назад у них появился ребенок».

Потом журналист добавил, что Колетт тоже была с Уинни в баре в ту ночь, и что, как сообщает источник, Колетт имеет отношение к мэру Шеперду, который, впрочем, отказался от комментариев. И вдруг они заговорили о Фрэнси. У них даже была ее фотография (тоже из «Веселой ламы»), на которой она прижималась щекой к щеке Нэлл.

Журналист сказал, что Фрэнси домохозяйка, и в тот момент, когда Лоуэл вошел на кухню, Фрэнси услышала, как Барбара ахнула:

«Ее муж, Лоуэл Гивенс — совладелец молодого бруклинского архитектурного бюро „Гивенс энд Лайт Аркитект“».

«Какой ужас, — сказала Барбара Лоуэлу, не глядя на Фрэнси — Это плохо для твоей компании?»

Фрэнси протянула кассиру деньги, понимая, что не стоило тратиться на книгу, нужно было взять ее в библиотеке. Но библиотека открывалась только в полдень, а в квартире было так тесно, и ей нужно было срочно куда-нибудь уйти, сбежать от Барбары и взглядов, которые та на нее кидала. В них сквозило осуждение и разочарование.

Фрэнси забрала сдачу и стала искать столик. И тут она увидела, что снаружи стоит она.

На ней темные очки и длинная бесформенная куртка, волосы она убрала под кепку а, но Фрэнси все равно ее узнала.

— Уинни!

Фрэнси произнесла ее имя громче, чем хотела, люди, стоявшие в очереди за кофе, умолкли. Фрэнси промчалась мимо них, подбежала к двери и выскочила на улицу с криками:

— Уинни, постой, Уинни!

Она прижала Уилла к груди и неловко затрусила за Уинни, которая быстро поднималась в гору.

— Уинни, погоди, пожалуйста! — она не понимала, почему Уинни не останавливалась.

Когда Фрэнси побежала быстрее, Уилл захныкал, но Фрэнси догнала ее до того, как она вошла в дом. Уинни рылась в сумке в поисках ключей.

— Пожалуйста, Уинни, мне надо с тобой поговорить, я так за тебя переживаю, — Фрэнси пыталась отдышаться. — Я тебе кучу сообщений оставила. Прости, что мы…

Наехав на тротуар передними колесами, в нескольких метрах от них со скрежетом остановилась машина. С водительского сиденья выскочил низенький полный мужчина в фетровой шляпе и клетчатых шортах и схватился за большую камеру, которая висела у него на шее:

— Гвендолин, посмотрите сюда, как вы, Гвендолин?

Уинни поспешно вставила ключ в замочную скважину, Фрэнси последовала за ней и, споткнувшись о ступеньку, оказалась в темной, прохладной прихожей. Уинни с трудом закрыла дверь прямо перед носом низенького мужчины. Фрэнси поднялась за ней по четырем мраморным ступенькам и пошла по коридору, который освещали вспышки журналистской камеры. Окна в гостиной были прикрыты тяжелыми шелковыми занавесками. В ноздри Фрэнси ударил запах затхлости и испорченной еды. Уинни рывком отодвинула занавески у двери, ведущей на террасу, и Фрэнси понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к солнечному свету. К дальней стене были прислонены два ковра, свернутые в рулоны. В углу валялись картонные коробки. По столу и по полу были разбросаны упаковки из-под еды, возле дверей на террасу валялась пустая винная бутылка. Фрэнси тут же отметила, что рядом со скомканным розовым шелковым халатом стояли два бокала.