Слезы Магдалины - Екатерина Лесина

– Это она убедила Влада в том, что он ненормален и виновен в Машенькиной смерти. Она довела его до истерики, после которой я согласился взять мальчика на лечение. Условием было, что работать буду и с ней.

Можно отрезать руку или ногу. Можно вычистить гнойник. Можно... многое можно, но с телом. Разум сложнее. Из него не вытряхнешь ненависть, не выдавишь злобу.

– Я сделал то, на что не имел права. Я украл память. Сначала у Влада, с ним проще. Ребенок сам желал избавиться от прошлого. Лидочка же за прошлое держалась. Но ее супруг согласился мне помогать.

Мягкотелый муж, проявивший внезапную жесткость. Лекарства в чай. Разговоры. Гипноз, который многие считали шарлатанством, а сам Илья Семенович не более чем любопытным парадоксом человеческой психики.

– Она помнила, что у нее была дочь, которая умерла в результате несчастного случая. Она продолжала любить Машеньку, но уже по инерции. И ненавидеть Влада, но тоже по инерции. Связанные чувства и навязанная ответственность.

А еще уничтоженные фотографии, одежда, игрушки, вещи, вывезенные на свалку. Спрятанные документы, которые могли бы пролить свет на прошлое. Переезд на новую квартиру.

Суррогатная жизнь для двоих, построенная под мудрым руководством Ильи Семеновича и наблюдением супруга. Во благо ли?

– Лидочка так и не сумела побороть отвращения к сыну. И потому, когда стало возможным, они с Сергеем переехали. Мы до сих пор созваниваемся, и насколько я могу судить, с ней все нормально. Влад же... что ж, похоже, к нему возвращается память. Но поверьте, убивать он не станет... не должен.

Вопрос 13: Как можно верить, будто дьявол и ведьма, объединившись, получают такую силу, что могут убивать людей, детей, лошадей, коров и прочих; веря в это, мы умаляем силу Господа, который уж наверное кладет предел могуществу дьявола и ведьмы; и вообще, я не верю, будто у них есть какая-то власть.

Ответ: Господь часто попускает, чтобы дьявол творил зло, а дьявол часто обманывает и вводит в заблуждение ведьм, убеждая их, будто они являются причиной смерти такого-то и такого-то, вызванной им с их согласия, тогда как на самом деле ни он, ни они никакого отношения к этой смерти не имеют, и вот почему. Дьявол, как всем известно, существует давно, более 6000 лет, и за это время он успел сделаться лучшим в мире знатоком всех искусств и языков человеческих, а также овладеть познаниями в медицине и искусством физиогномиста, так что он может сказать, какая болезнь владеет телом того или иного человека (то же и со скотиной), едва поглядев на них, ибо таков его опыт. Этот коварный соблазнитель, зная, что такой-то человек вскоре скоропостижно скончается (как ему подсказывает опыт), так как в нем гнездится какая-то болезнь, скажем плеврит, обращается к ведьмам, которые знают этого человека, и сеет между ними и этим человеком раздор, например, говорит, что этот человек грозился вскоре обыскать ведьм и повесить их за ведовство. Ведьмы обращаются к Сатане за советом, а тот того только и ждет: «Что вы желаете, чтобы я сделал для вас, дражайшие мои и ближайшие дети, связанные со мной и моей адской лигой договором, который вы подписали своей кровью, сладчайшие мои адские головешечки?» – «О, ты, – отвечают они, – тот, кто обещал спасти нас, твоих слуг, от наших смертельных врагов и отомстить и покарать всякого, кто оскорбит и обидит нас и на кого мы укажем. Убей этого несчастного, который грозит разоблачением твоим верным слугам». Он тут же обещает все исполнить. Вскоре разносится слух, что враг мертв, и тогда дьявол является к ведьмам, которые воздают ему всевозможные почести и осыпают его похвалами и благодарностями за его мощь и поддержку, тогда как на самом деле противную сторону свела в могилу болезнь, а вовсе не ведьмы и не дьявол (который единственный знал, какая болезнь гнездилась в покойном), и ведьмы, вступая в связь с дьяволом и выказывая снисхождение к его делам, еще усугубляют свое проклятие и попадают под действие закона. Так Сатана обыкновенно обманывает ведьм, однако не всегда, ибо он и ведьмы делают много другого разного зла. Однако мне жаль, что судьи и присяжные, выслушав признание ведьмы в совершении такого-то и такого-то убийства, никогда не спрашивают свидетелей смерти жертвы, не был ли покойный болен какой-нибудь болезнью, которая могла привести к смерти, в то самое время, когда на ведьму пало подозрение, или немного ранее.

Фургон катился по бездорожью. Темногривая лошадка весело месила копытами грязь, колеса слегка вязли, разбрызгивая мутную жижу. Девушка, сидевшая на козлах, смотрела вперед. Не то на буро-зеленое травяное море, не то на небо, не то на тонкую, белую линию горизонта. Она была молода, красива, но постороннему наблюдателю ее лицо показалось бы несколько странным из-за выражения: отрешенного и будто бы спящего.

Правивший лошадкой мужчина слишком уж старательно не смотрел на спутницу, а если обращался к ней, то говорил коротко и как-то сердито. Она же будто и не слышала.

К вечеру фургончик подкатился к реке. Берег был широкий, пологий и удобный для стоянки. Мужчина распряг лошадь, разбил лагерь и развел костер. Девушка не шевельнулась. Только когда он прямо велел пересесть к костру, она подчинилась.

Ела она так же молча, неспешно и словно через силу.

– Я хочу вернуться, – вдруг сказала она.

Звук ее голоса заставил мужчину вздрогнуть и уставиться на спутницу с удивлением.

– Вернуться. В Салем.

И тут она заговорила очень быстро, с каждым словом громче, будто боясь потерять решимость.

– Ты говоришь, что я должна забыть, что все наново. И жить теперь иначе, чем как раньше. И я смотрю на тебя. Ты хороший, очень хороший человек. А я убийца.

Мужчина вздохнул.

– Пожалуйста, не начинай снова! Я все помню, я все знаю! Но тяжело мне! Если я вернусь, то... я не знаю, получится что-то или нет, но я должна попробовать! Хотя бы потому, что я хочу жить с тобой, но хочу жить нормально! Не такой, какая сейчас.

Второй вздох был тяжелее первого.

– Ты же сам говорил, что там все стихло, что на ведьм больше не охотятся. Что нету их!

– Ведьм нету, но твоя подружка осталась.

– Элизабет... она не ведьма, она... она просто...

Руки вцепились в серую цепочку, сжали подвеску, словно пытаясь найти якорь в ней.

– Маленькая тварь, которая убила десяток человек, а ради чего – непонятно.

– Не говори так, пожалуйста. Я плохо помню, что тогда было. Но если она виновата, то и я тоже! Мы ведь вместе.

– Ты не ведала, что творишь.

– Но разве это может служить оправданием?

Город был прежним. Теснота улиц, дворовая пыль, в которой купались собаки и куры. Люди-тени, мутные стекла. Суета разрастающегося порта и тишина берега. Сизая галька и хлопья пены, что медленно тает под низким солнцем. Черный остов лодки, словно костяк невиданного зверя, разлегшегося на белесых камнях.