Год в Ботсване - Уилл Рэндалл

— Почему ты не убил ее? — спросил я. Мои коллеги поддержали меня гневными кивками. — Теперь кобра может вернуться когда угодно.

— Так-то оно так, — ответил парень философски. — Но ведь в нашу школу может заползти любая змея, а всех змей убить нельзя, правда?

Направляясь домой в конце дня, я весело улыбался воспоминаниям об утреннем переполохе. Не в последнюю очередь забавной оказалась и моя способность моментально поддаваться жуткой панике. Однако вся моя веселость внезапно улетучилась, когда, едва вывернув из города по направлению к холму, я узрел сверкающий белым и золотым американский катафалк, принадлежавший Фредди-гробовщику. Автомобиль стоял рядом с построенной из дерева и кирпича апостольской церковью и был окружен толпой. Приблизившись, я испытал потрясение: на верхних ступеньках церкви стояли Артур с матерью и младшими братьями и сестрами. Тогда я вспомнил, что мальчик не появлялся в школе уже два или три дня. По выражению его лица я понял почему.

Не зная, как лучше поступить, и при этом не желая навязываться, я медленно въехал на холм. И когда я уже достиг края плато, меня внезапно переполнил гнев. Как же страшна эта болезнь, как коварно она подтачивает нацию, столь много делающую во имя собственного прогресса, для достижения успеха после многих веков борьбы. Скоро, если не будет найдено какого-то медицинского и социального решения проблемы, Ботсвана будет населена лишь сиротами да их дедами и бабками. Рабочая сила страны будет уничтожена. Утешало меня лишь одно: согласно последнему анализу у юного Габамукуни туберкулеза не выявлено. Одновременно меня охватила и злоба на Дирка и ему подобных белых, которые поколениями пресыщались неимоверной добротой этой части мира, но совершенно не желали отдавать хоть что-либо взамен.

По возвращении домой настроение мое было таким тягостным, что с наступлением сумерек я выехал на проселочную дорогу, ведущую к главной, едва обратив внимание на трех жирафов, пересекавших путь передо мной, — желтый свет фар выхватил их рыжевато-коричневые изящные ноги. Медленно и натужно, со стенаниями, Старая Королева-Мама добралась до города. В «Старом доме» почти никого не было, но Оливеру, улыбчивому хозяину, удалось развеселить меня парочкой неприличных анекдотов и бутылочкой пива. Наблюдая за группой бородавочников, видимо принявших неестественные коленопреклоненные позы с целью объесть лужайку, я все размышлял, как же, черт возьми, помочь семье Артура. Покончив с пивом, я собрался было вернуться в бар, как вдруг из мрака выступили две крупные, но знакомые фигуры. Когда они подошли ближе, я действительно узнал дружелюбные лица Ханса, фермера-африкандера из Пандаматенги, и Барри, охотника из Боттл-Пана. Оба они радостно меня приветствовали. Насколько я понял, моя персона не раз послужила темой их разговоров. Хотя одному лишь Небу известно, что же эти двое говорили обо мне. Кривясь при мысли об этом, я пошел с ними в бар.

Позже, много позже, я уже изливал двум своим африкандерским друзьям тревоги, связанные с Дирком. Что же мне делать, вопрошал я мрачно.

Каким-то образом мне все-таки удалось загнать проблему Дирка и семьи Артура в глубины подсознания, чему весьма способствовали дети, которые, совершенно не подозревая о всей тяжести свалившихся на этого маленького мальчика и его родных трудностей, продолжали идти по жизни с обычной своей восторженностью. Когда через несколько дней после похорон Артур вернулся в школу, товарищи утешали его в очевидных страданиях или же всячески занимали, предоставляя ему право первого удара в игре и угощая лакомыми кусочками своих обедов. Элизабет, с присущим ей материнским чутьем, время от времени заключала Артура в складки своего цветастого платья и держала так, пока он не переставал плакать или не погружался в прерывистое забытье. Его мать, ммэ Кебалакиле, в конце занятий молча забрала Артура и лишь слабо улыбнулась мне по дороге. Когда они исчезли в мареве буша, я вздохнул и рухнул на стул, подавленный несправедливостью: ну неужели им мало одного несчастья?

До окончания четверти как в футбольном, так и в академическом плане предстояло проделать еще многое. За несколько дней до похорон ррэ Кебалакиле я получил аккуратно отпечатанное уведомление из Начальной школы Виктория-Фоллз с разъяснениями, когда они прибудут. В письме сообщалось, что чай им не «потребуется», а также выражалась надежда, что мы предоставим отвечающее всем требованиям техническое и медицинское оборудование. Я решительно схватился за свисток и потащил детей на дополнительную тренировку, хотя поле и было временно занято семейством мангустов. Увидев внушительную фигуру Ботле с мячом под мышкой, зверьки скрылись в буше подобно маленькому волнистому ковру-самолету. Брови ребятишек, до этих пор абсолютно беспечных, теперь были нахмурены: предвкушая весьма ответственный матч, защитники, полузащитники и форварды все как один взялись за оттачивание своего мастерства посредством серии весьма профессиональных на вид тренировок. Игра в «собачку-драчку» стала особенно выразительна, и, бывало, обманное движение Долли после штрафного удара, за которым следовал рывок Китсо с самого края восемнадцатиярдового поля, приводило в изрядное замешательство четверку защитников. За последние несколько месяцев дети стали столь самоуверенны, что я только и ждал финального матча и даже начал с классом-командой, равно как и с несколько смущенной клиентурой «Старого дома», отсчитывать дни до этого события.

— Осталось только восемь дней, и мы им покажем! Да, мы им зададим жару! — воинственно выкрикивал я какому-нибудь озадаченному посетителю, перекрывая шум бара и размеренный мелодичный бо-джаз — весьма необычную разновидность джаза, придуманную в Ботсване.

— Да что вы? — отвечал тот и оглядывал бар в надежде обнаружить свободное местечко, куда можно было бы безопасно удалиться.

Если относительно футбольного матча я и был настроен оптимистично, то касательно возвращения ммэ Моквены, школьной инспекторши, я отнюдь не был так уверен. Она в одиночку — действуя, судя по всему, совершенно самостоятельно, что не могло не вызывать беспокойства, — приняла решение лично проинспектировать успехи моего класса как в правописании, так и в арифметике.

— Думаю, пятница за неделю до Рождества будет самым подходящим днем для проверки знаний, — объявила она однажды, сидя за моим столом, в то время как дети убежали играть. Я сидел напротив нее на стульчике Ху, в положении, из которого, возникли у меня искренние сомнения, я вряд ли когда-нибудь смогу подняться.

— О да, понимаю, — ответил я, хмурясь, ибо щетина моя царапала коленки. — Но это последний день четверти, и нам предстоит, понимаете, предстоит последний футбольный матч, как раз после обеда. Не думаете ли вы…

— Да, думаю. Я думаю, что этот день подходит просто идеально. Утром мы проведем контрольную по правописанию и таблице умножения. Согласитесь, что это поважнее футбольного матча. — Естественно, я прилежно кивнул. — Хорошо, значит, договорились. В пятницу, прямо с утра, а затем я смогу вынести свой вердикт.

И приговор, подумал я, но промолчал. Вместо этого я снова энергично кивнул — вообще-то, не столько из согласия, сколько в неуловимой попытке принять вертикальное положение. Когда ммэ Моквена наконец удалилась, щелкнув очками, толкнув пару шкафов и взвизгнув колесами своего седана, я собрал свое воинство и раздал новое задание по правописанию и та-блице умножения. Оставив экземпляры и для себя, я поспешил домой упражняться.