Сказание о Йосте Берлинге - Сельма Лагерлеф

Она должна ехать.

Но это невозможно! Никакие кони, если они не крылаты, не в силах пересечь Лёвен в это время года. Лед тает, кое-где уже отошел от берега. Вздутый, потемневший, потрескавшийся – на него даже смотреть страшно. Тут и там черные промоины, полыньи. Кое-где озеро еще покрыто белым, сверкающим покровом, но таких мест мало – почти везде лед серый, пористый, грязный от тающего снега. От удобных зимников остались только темные, плохо различимые полосы.

Как она может думать о такой поездке? Старая графиня Мэрта ни за что не позволит. Весь вечер она должна сидеть у свекрови и выслушивать старые придворные анекдоты.

С другой стороны, надвигается ночь, ее муж в отъезде, она свободна.

Запрячь сани… нет, об этом не может быть и речи. Она даже слуг позвать не решается, но страх непоправимого гонит ее из дома. По-иному она не может.

Тяжелы тропы детей человеческих.

Тропы в пустынях, в болотах, горные тропы…

Но с чем сравнить эту ночную тропу по тающему льду? Наверное, это и есть та тропа, по которой идут крошечные феи, собирательницы цветов. Ненадежная, скользкая, залитая ледяной водой тропа, это она и есть; это их тропа, тропа тех, кто залечивает раны, тропа безгрешных правдолюбцев, тропа легких ног, быстрых приметливых глаз и мужественных, полных любви сердец.

Она добралась до Экебю только после полуночи. Несколько раз упала по дороге, прыгала через промоины, бежала по залитому водой льду, ботики ее насквозь промокли, она скользила, а местами ползла, потому что очень велик был риск провалиться.

Это была неимоверно трудная дорога. Она шла, и слезы катились по щекам, она промокла, устала, к тому же там, на льду, беззвездная тьма и бесконечная пустота вокруг наводили на самые жуткие мысли.

А под конец, уже у самого Экебю, пришлось идти по колено в воде – лед уже отошел, но у берега, к счастью, было мелко. И когда молодая графиня добралась до берега, она села на первый попавшийся камень и заплакала – от усталости, беспомощности, от холода и одиночества.

Тяжелы тропы детей человеческих, и эльфы, собирательницы цветов, падают, изнемогая под тяжестью своих корзин, так и не успев достигнуть цели и рассыпать лепестки благодеяний там, где они нужны более всего.

Но эта юная, знатная и красивая дама! Подумайте, она оказалась истинной героиней! Никогда не видела она таких троп на своей солнечной родине. И вот она сидит на мокром берегу этого жуткого, наполненного страхом озера, промокшая, усталая, несчастная, и думает, наверное, о тонущих в ласковой сизой дымке тропинках своей далекой родины, где по обе стороны благоухают кусты олеандров.

Ну нет, она думает вовсе не об этом. Она не сравнивает север и юг. Она стоит на развилке жизни. И плачет она вовсе не от тоски по далекому дому. Она плачет, эта маленькая фея, эта героиня, оттого, что понимает: она слишком устала. Она не успеет рассыпать лепестки на гибельной тропе. Она плачет, потому что уверена, что опоздала.

Вдоль берега бегут двое. Они ее не замечают, но разговор их она слышит от слова до слова.

– Прорвет плотину, кузницу на дне озера будем искать. Да ладно бы только кузницу, и мельницу, и мастерские, дома рядом – все снесет!

И бедная графиня из последних сил встает и идет следом за случайными прохожими.

* * *

Мельница и кузница в Экебю построены на узком мысу, вдающемся в бурлящие воды реки Бьоркшёэльвен. А бурлят они оттого, эти воды, что немного выше по течению есть большой водопад, и чтобы защитить постройки, перед мысом построили волнолом. Но волнолом дряхлел, а кавалеры, правившие Экебю, и в ус не дули. Танцы и пиры важнее, никто даже не озаботился посмотреть, в каком состоянии старая дамба, отводящая грозные потоки бурлящей воды.

И вот пришло время весеннего паводка, и стало ясно – волнолом не выдержит.

Водопад в Экебю – огромный каменный каскад, с которого низвергаются воды Бьоркшёэльвен. От скорости у волн кружится голова, они набегают друг на друга, сталкиваются, гневаются, плюются белой пеной, натыкаются на камни и поваленные стволы, отскакивают, бешено хохочут и мчатся дальше.

И эти дикие, возбужденные дыханием весны, опьяненные внезапной свободой волны набрасываются на источенные временем и расшатавшиеся камни дамбы. С каждым разом, яростно шипя, все выше взвиваются они по ее стенам. Так в старину штурмовали крепости. Волны наваливают на дамбу многотонные, крошащиеся с чудовищным грохотом пласты весеннего льда, швыряют в нее бревна-топляки, потом вдруг затихают как по команде «смирно» и откатываются назад, таща с собой оторвавшийся от дамбы камень. Ненадолго замирают, будто радуются маленькой победе, и держат совет: что делать дальше?

Ответ один: штурм начинается с новой силой. Опять огромные, вставшие торчком льдины, опять тяжелые мокрые бревна таранят и таранят изнемогающую под ударами каменную стену. А волны не устают – непослушные, безжалостные, дикие, обезумевшие от жажды разрушения волны.

– Свалить дамбу, – перекрикиваются волны между собой. – Свалить дамбу, только бы свалить дамбу, а кузница и мельница сами поплывут!

Настал час свободы… долой людей, долой все, что они тут понастроили. Они жгут уголь, а мы дышим сажей. Они мелют муку, а мы глотаем пыль, они преградили нам путь, надели ярмо, как на волов, загоняют в запруды, заставляют крутить тяжелые колеса, таскать неподъемные бревна! Оставили какие-то лазейки, и мы должны по ним ползать, как ужи!

Настал час свободы! Слушайте, слушайте нас! Слушайте, наши братья и сестры в болотах и трясинах, в горных ручьях и лесных родниках! Настал час свободы! Теките к нам, спускайтесь к нам, спешите к нам! Вливайтесь в Бьоркшёэльвен, ревите, шипите, час настал! Настал час сбросить столетнее иго, бастионы тирании уже зашатались и скоро падут! Смерть Экебю!

А час и вправду настал. Белые лохматые головы, не жалея себя, бьются в стену дамбы, каждая вносит свою лепту в давно задуманный мятеж.

Очумевшие от вновь обретенной свободы, с каждым мигом набирающие силу и решимость, волны отрывают от стены камень за камнем и уносят их с бурлящим потоком.

Но почему люди не сопротивляются, почему позволяют реке своевольничать?

Нет, люди тоже здесь. Растерянные, беспомощные, отчаявшиеся люди. Темная безлунная ночь, они не видят друг друга, не видят даже тропу, по которой идут. Грозно ревет водопад, но еще страшнее пушечный грохот ломающихся льдин и глухие удары бревен в плотину. Люди не слышат своих голосов из-за непрерывного, выматывающего душу грохота, они оглушены, бессильны, и самое странное – им тоже передается безумие, охватившее природу.

Внезапно в оглушительную симфонию распада врывается надтреснутый удар заводского колокола.

– Слушайте, слушайте, у кого есть уши. Мы погибаем. Здесь, рядом с кузницей Экебю, с минуты на минуты прорвет плотину. Кузница в опасности, мельница в опасности, наши маленькие, но дорогие сердцу дома в опасности!