Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953 - Джеймс Хайнцен

Дело Баканова – первый признак того, что партийная верхушка сталинской автократии вознамерилась использовать обвинения во взяточничестве для очернения, а в некоторых случаях и преследования судей и других работников Военной коллегии. Разумеется, следователи охотно прибегали к принудительным методам получения показаний, в том числе сомнительных. Подсудимые говорили судьям, что на них оказывали физическое и психологическое воздействие, выжимая признания и оговоры. Судья Каравайков в своем обличительном письме определенно поддерживает эти заявления.

Остается ответить на вопрос, почему отдельные случаи в московских военных судах спровоцировали крупнейший скандал по поводу взяточничества в период позднего сталинизма. Начать можно с указания, что случаи эти вскрылись в первой половине 1947 г., в определенной политической и правовой обстановке, которая способствовала молниеносной реакции партийного руководства. Следователи прокуратуры и Управление кадров ЦК утверждали, что работники военных судов получали взятки за смягчение наказаний за особые типы преступлений, преследование которых являлось для режима важным политическим приоритетом. Ответ партии отчасти можно истолковать как попытку запугать судей ключевых судов, дабы те интенсивнее преследовали обвиняемых в преступлениях, которые партия в послевоенные годы считала необходимым карать наиболее сурово.

В 1947-1948 гг. Управление кадров ЦК заявляло, что Военная коллегия недостаточно беспощадна к политическим и военным преступникам. Секретариат ЦК, в частности, резко критиковал Военную коллегию за явную снисходительность к людям, судимым за контрреволюционные преступления по статье 58. Партийные руководители говорили, что судьи Военной коллегии часто безосновательно смягчали приговоры именно по этой статье38. Управление кадров выражало возмущение несерьезным отношением к военным преступлениям со стороны военно-судебной системы. В такой обстановке судебным работникам, обвиняемым в изменении за взятку или под иного рода влиянием приговоров по любому делу по статье 58, грозило столкнуться со всей строгостью закона39.

Пока шли боевые действия, военные трибуналы активно применяли смертную казнь за сотрудничество с врагом и измену. Однако после войны судьи Военной коллегии смягчали многие суровые приговоры (в том числе смертные), сочтя, что они незаслуженно вынесены местными военными трибуналами, которые плохо понимают закон40. Военная коллегия полагала своей обязанностью исправлять грубые ошибки чрезмерно рьяных местных трибуналов, уменьшая (или отменяя) наложенные ими излишне тяжкие наказания, как показали историки Сергей Кудряшов и Ванесса Вуазен. Она жаловалась, что местные трибуналы, укомплектованные неопытными юристами, осуждают людей без достаточных доказательств, неправильно назначают наказания или применяют не те законы41. Иногда она вообще снимала обвинения, если отсутствовали существенные, проверяемые доказательства правонарушений42.

Правда, едва боевые действия закончились, такую снисходительность среди судей заклеймили как опасную «политическую ошибку», демонстрирующую недопустимую утрату бдительности. Мол, военные трибуналы – и надзирающая за ними Военная коллегия -ослабляют ответственность за контрреволюционную деятельность и «измену родине», вынося неоправданно мягкие приговоры. Как раз в то время, когда многие государства Западной Европы разрабатывали законы об амнистии осужденных коллаборационистов, в Советском Союзе происходило обратное и требования карать вражеских пособников только усиливались43. После отмены смертной казни в мае 1947 г. партийные руководители сетовали, что многие судьи в трибуналах размякли, частенько не дают злейшим преступникам максимально допустимого 25-летнего срока, налагая в тысячах случаев гораздо более легкие наказания: к примеру, уже в третьем квартале 1947 г. местные трибуналы «неправильно, с явным смягчением меры» вынесли приговоры более чем 2 тыс. солдат, осужденных за «измену родине» (74 % всех осужденных)44. Управление кадров ЦК твердило, что Военная коллегия не должна допускать столь мягких наказаний45. Партийные работники информировали Сталина о количестве «неправильно» смягченных самой коллегией приговоров. В одном докладе 1948 г., направленном Сталину, указывалось на «серьезные извращения судебной линии», заключавшиеся в том, что Военная коллегия в 1947 г. незаслуженно смягчила приговоры тысячам людей, осужденных за политические преступления, в том числе «измену родине» и «антисоветскую агитацию»46.

Несомненно, под нажимом верхушки ЦК председатель Верховного суда Голяков в ноябрьском письме 1947 г. отчитывал Ульриха за то, что слишком многие военные трибуналы проявляют недопустимый либерализм, а Военная коллегия эти ошибки не исправляет. По словам Голякова, Военная коллегия не относилась к контрреволюционным преступлениям с должной серьезностью47. В одном приведенном Голяковым случае красноармейцу, который в конце 1941 г. попал в плен, затем служил в немецкой армии, когда нацисты отступали из Ставропольского края, а в ноябре 1942 г. бежал, северокавказский военный трибунал дал 25 лет. Военная коллегия по ходатайству о пересмотре приговора снизила меру наказания до 10 лет, постановив, что первоначальный приговор слишком суров. Раздражение вызывали также заявления Военной коллегии, что приговоры осужденным за «контрреволюционную агитацию» следует смягчать, если виновные высказывали опасные идеи только «среди ограниченного круга лиц» или нарушили закон в первый раз. Ульрих подвергся резкой критике за сокращение срока наказания, наложенного в ноябре 1941 г. за «антисоветскую агитацию» (по статье 58-10) на солдата, который как-то во всеуслышание сказал: «Гитлер наметил дойти до Урала и дойдет». В феврале 1948 г. Ульрих подал протест, утверждая, что срок заключения этому солдату должен быть уменьшен с 7 до 6 лет. Все подобные действия представляли собой примеры «политически вредной линии на снижение мер наказания в отношении лиц, изобличенных в тяжких государственных преступлениях»48.

Таким образом, судьи Военной коллегии оказались мишенями в перекрестье двух главных послевоенных приоритетов партии, на первый взгляд не связанных друг с другом: беспощадного наказания контрреволюционеров, коллаборационистов и прочих «политических преступников» и борьбы с влиянием взяточничества на судебную систему, хозяйственную и государственную администрацию. Партия осуществляла соответствующие инициативы, ужесточая кары для любого лица или учреждения, выказывающего, по ее мнению, нелояльность советскому государству. Рост недисциплинированности среди должностных лиц (реальный и воображаемый) серьезно беспокоил партию-государство, которое старалось вернуть себе контроль над собственными кадрами, даже когда добивалось наказания коллаборационистов.

Архивные документы свидетельствуют, что следователи прокуратуры стали виться вокруг Военной коллегии в конце 1947 – начале 1948 г., стараясь разоблачить кадры, замешанные в коррупционных махинациях49. Управление кадров ЦК тесно сотрудничало с прокуратурой в преследовании служащих Военной коллегии, подозреваемых во взяточничестве, во многих случаях – по оговору Баканова.