Ночь, когда она исчезла - Лайза Джуэлл

Софи думает, а не рассказать ли Ким про отрывок из своей собственной книги, которую кто-то, похоже, копирует; книги, с которой Лиам Бейли вчера домой пришел к ней домой, постукивая корешком по ладони, — жест, который теперь ей кажется смутно зловещим, — но затем решает не делать этого. Это откровение лишит ее беспристрастности, а беспристрастность, как ей кажется, — это ключик к доверию Ким.

— Нет, — отвечает Софи с обнадеживающей улыбкой. — Нет. Вероятно, нет.

Скарлетт направляется навстречу Таллуле от корпуса факультета изящных искусств. Она прижимает к груди маленькое портфолио и выглядит так, будто ей поручена некая важная миссия. Таллула поворачивается и прыгает в тень, но, увы, слишком поздно, Скарлетт ее заметила. Она шагает к ней, хватает ее за руку и осторожно тянет на дорожку за корпусом факультета.

— Ну? — спрашивает Скарлетт, и ее глаза широко раскрыты от отчаяния. — Ты это сделала? Тебе это удалось? Что случилось? С тобой все в порядке?

Таллула смотрит на свои ноги. За корпусом прохладно и сыро, асфальтированная дорожка зеленая от плесени и мха.

— Со мной все в порядке, — говорит она. — Я работаю над этим. Я знаю, что я делаю.

Скарлетт недоверчиво смотрит на нее.

— О боже, — говорит она. — Ты струсила? Черт возьми, Таллула. Что случилось?

— Я просто… я не знаю. То есть я сказала ему, что хочу расстаться. Я сказала ему, что не хочу больше с ним жить, не хочу никуда переезжать, не хочу быть с ним, и я думала, что он наорет на меня. Но он этого не сделал. Он… — Она вздрагивает при воспоминании. — Он просто взял ребенка на руки и держал его вот так, прямо перед лицом, и сказал, что никуда не собирается уходить. И это было похоже на угрозу. Ну, ты понимаешь? Как будто если я заставлю его уйти, он сделает Ною больно. И поэтому я просто прекратила этот разговор, не хотела на него давить. А потом прошлой ночью… — Она шумно втягивает в себя воздух. — Я должна была пойти в паб, и он расплакался, сказал, что боялся, что Ной не его и как сильно он его любит, и поэтому я не пошла в паб, я осталась, и мы просто проговорили с ним всю ночь. Ну, ты знаешь? Мы выпили вина и просто говорили, как будто не разговаривали сто лет. И я сказала ему, что я чувствую и что я больше не хочу быть с ним в паре, но я хочу воспитать Ноя вместе с ним, и он, похоже, очень хорошо это воспринял.

— Значит, он съезжает?

Таллула неловко переминается с ноги на ногу.

— Нет. Во всяком случае, пока нет. Он говорит, что собирается купить квартиру, даже если мы там не будем жить, чтобы ему было где жить самостоятельно и куда он сможет брать Ноя. Потому что он совершенно не хочет возвращаться к своей матери, и, честно говоря, я его не виню, потому что его мать противная тетка, а папаша полный подонок, поэтому я сказала, что пока у него нет своей крыши над головой, он может остаться.

— Остаться… в твоей постели?

— Ну да. Но это ерунда. Мы просто положим посередине подушку. Не вижу в этом ничего страшного. Ведь мы вместе с четырнадцати лет. Можно сказать, знали друг друга еще детьми. И это ненадолго. Он уже скопил денег. Это не продлится больше нескольких недель.

— А как насчет ваших послеобеденных утех в среду? Ты сохранишь с ним отношения?..

— Нет, — с вызовом говорит Таллула. — Нет. Этого больше не будет. Лишь чисто платонические отношения. Чисто родительские. Еще несколько недель. А потом он уйдет.

— А потом?

Таллула вопросительно смотрит на нее.

— Что потом? Когда он уйдет? Мы с тобой? Мы сможем?..

Таллула вздыхает.

— Я не могу просто взять и во что-то прыгнуть. А ты по-прежнему натуралка, или кто ты там на самом деле. Все еще трахаешься с парнями. У меня есть ребенок, о котором нужно заботиться, и если я собираюсь связать себя с тобой отношениями, это должно быть серьезно. Но я не думаю, что ты на это способна. Честное слово, не думаю.

Она видит, как Скарлетт вздрагивает при этих словах, но быстро берет себя в руки.

— Ты права, — говорит она. — Права. Я идиотка. Я всегда была идиоткой. Но я могу измениться. — Она говорит это нарочито обиженным голосом, что вызывает у Таллулы улыбку, но тут же становится серьезной и кладет руку на плечо Таллулы. — Я дура набитая, Лула, но я могу попробовать измениться. Шутки в сторону. То есть мне почти двадцать. Я больше не ребенок. Я не ребенок. Ты дашь мне еще один шанс? Пожалуйста?

При звуке голосов, приближающихся к началу тропы, Таллула отстраняется от ее прикосновения. Когда же голоса замолкают и люди уходят, она вновь поворачивается к Скарлетт.

— Не знаю, — говорит она. — Я не могу ясно думать. Пока что мне нужно разобраться с Заком. Я должна убрать его из дома и вернуть себе мою жизнь. Тогда я смогу разобраться с собственной головой. Но сейчас я не могу этого сделать. Честное слово, не могу. Извини.

Скарлетт кивает.

— Конечно, — говорит она. — Я понимаю. Это справедливо. Но я буду ждать тебя. Клянусь. Я буду для тебя как монахиня. Я буду для тебя как десять монахинь. Серьезно, Лула, только не позволяй ему манипулировать тобой. Договорились? Не дай ему обманом вынудить тебя остаться с ним. Потому что он наверняка попробует.

— Клянусь, он этого не сделает. Я могу сказать. Он это серьезно.

Скарлетт с прищуром скептически смотрит на Таллулу.

— Клянусь.

Скарлетт кивает, всего один раз, кончиками пальцев правой руки касается щеки Таллулы, затем поворачивается и уходит, оставляя ее стоять одну. Ее прикосновение оставляет после себя на коже Таллулы румянец безымянного страха.

— Привет, Дом. Это я, — говорит Ким. — Хочу спросить, вы успели посмотреть ссылку, которую я вам отправила, на эту девушку на ютубе?

— Нет, — отвечает он. — Еще нет. Извините. Я сейчас посмотрю на нее и перезвоню вам. Но у нас есть неплохие подвижки. Наконец-то мы разыскали Мартина Жака, отца Скарлетт. Или, по крайней мере, у нас есть его личный помощник, который постоянно говорит, что он свяжется с нами, но дела держат его в Абу-Даби. Мы все еще пытаемся найти остальных членов семьи. Они были на Гернси, но, похоже, пару недель их никто не видел. Но, Ким, я прошу, поверьте мне. Мы делаем все, что в наших силах. Что-то происходит. Дело движется. Да, в некоторых случаях чересчур медленно, я согласен. Но в наши дни, когда правительство урезало все, что только можно, чтобы что-то сделать, требуется уйма времени, а в случае «холодных дел» и того больше…

Когда кости уже ледяные, думает Ким. Когда кровь засохла накрепко. Когда уже поздно кого-то спасать.

— Я изо всех сил пытаюсь сдвинуть расследование с мертвой точки, Ким. Я только этим и занимаюсь. Это все, о чем я думаю. Клянусь.

Она слышит в его голосе досаду и разочарование и чувствует, как они отражаются в ее собственной душе. Она проглатывает их и говорит: