Мост через бухту Золотой Рог - Эмине Севги Эздамар

— Добро пожаловать, свет очей моих! Добро пожаловать, зрачки мои! Даже птицы, и те не залетают к нам. Мы одни тут сидим среди гор. Вы сказочные герои. Вы одолели гору Арарат и пришли к нам. Как там наша партия в Стамбуле? Как дела у наших товарищей?

В лавке у него было темно, мы сидели, пили чай, а на улице нас поджидали шестеро полицейских, оставшихся стоять под палящим солнцем. Хозяин прикрыл дверь своей лавки, теперь мы сидели в абсолютной темноте, как трое слепых.

— Наш мэр из демирелевской партии, — зашептал партиец. — Теперь он спустил на вас своих собак. Но я отведу вас в гостиницу, и там, в ресторане, вы можете пить и есть сколько хотите. Не думайте о деньгах. Но будьте осторожны. Мы, партия рабочих, тут как птицы с подрезанными крыльями, наше слово тут ничего не значит, это как старые деньги, которые в ход не пустишь. Если вам понадобится защита, обращайтесь к депутату от социал-демократов. У него есть телефон, и он может позвонить своим в Анкару. Я не хочу, чтобы эти псы согнули вас тут в бараний рог. И не задерживайтесь здесь особо, возвращайтесь-ка подобру — поздорову к своим родителям.

Мы вышли на улицу, наши шестеро полицейских стояли все на том же месте, рядом с ними на земле валялось множество окурков. Мы решили отыскать для будущего репортажа кого-нибудь из тех крестьян, кто потратил три дня, чтобы добраться пешком до этого города и купить муки. Мы нашли одного. Он был худым как щепка, и глаза у него провалились. Он тащил на спине тяжелый мешок с мукой и как раз собирался двинуться в путь, домой, в голодающую деревню. Когда мы заговорили с ним, мы увидели, что в кустах притаились наши шесть полицейских в штатском. Крестьянин сказал:

— Мы ели листья с деревьев, как животные, но теперь листьев уже не осталось. Мы мертвые, дочь моя. Никто нам теперь руки не подает. Для нас уже настал конец этого слепого света. Дети наши все умерли, отлетели, как цветы с вешних деревьев на ветру. Скажи государству, чтобы послало нам на вертолетах яду. Мы примем яд и все умрем. Вот такой у меня наказ государству. Вот так и напиши, дочь моя.

Хайдар оставил меня разговаривать с крестьянином, а сам пошел потихоньку с фотоаппаратом за кусты и сфотографировал шесть задниц полицейских, которые, пригнувшись, наблюдали за мной из укрытия. Я услышала, как щелкнул фотоаппарат, и шесть полицейских резко выпрямились. Крестьянин из голодающей деревни не мог больше держаться на ногах, он лег со своим мешком муки на землю и теперь лежал, как перевернутая черепаха.

— Дочь моя, ты видишь меня. Напиши о том, что ты видишь, и не спрашивай меня больше ни о чем. Я на последнем издыхании.

Муравьи заползли на мешок с мукой и сразу стали все белые. Потом крестьянин поднялся и пошел с муравьями на спине в сторону проселочной дороги. Шестеро полицейских отправились за ним.

Вернулся Хайдар и сказал:

— Будем надеяться, что полицейские не видели гангстерских фильмов, иначе следующим номером они должны были бы вспороть ему мешок.

Хайдар пошел в турецкую баню, я купила себе газету и села читать в саду гостиницы. В Мексике и Перу произошли столкновения студентов с полицией, двадцать семь студентов погибло, и матери оплакивали их. В другой газете я увидела советские танки, вошедшие в Чехословакию. Чехи стояли в пижамах и ночных рубашках перед своими домами и смотрели на русские танки. Ниже помещалась фотография чешского премьер-министра Дубчека. Я читала это сообщение с сигаретой, забыв о том, что собиралась прикурить. Вдруг чья-то рука поднесла мне горящую спичку, это был один из шести полицейских. Я не стала прикуривать, и спичка, догорев до конца, обожгла полицейскому пальцы. Он рассмеялся и облизал свои пальцы. Хайдар вернулся из бани и рассказал, что один из полицейских тоже был с ним в бане; он подошел к Хайдару совершенно голый и сказал: «Брат, дай я потру тебе спину!» Вечером мы пошли в открытый кинотеатр смотреть кино, шестеро полицейских сидели перед нами и все время оборачивались назад. Только когда актеры целовались, они смотрели вперед. Лунный свет падал на плечи и головы мужчин, освещая заодно и деревянные стулья. Единственными женщинами в кино были Одри Хепберн и я. Одри Хепберн разговаривала с Грегори Пеком, но разобрать, что она говорила, было нельзя, потому что снаружи все время лаяли собаки, квакали лягушки и стрекотали цикады. Кусали комары, и все отчаянно чесались. На каком-то этапе вырубился свет, изображение исчезло, и на экране остался только свет луны. Все мужчины встали и теперь смотрели на меня. Тихонько насвистывая «Интернационал», я направилась к гостинице. Хайдар не разговаривал со мной. Он отобрал у меня ключи, запер меня снаружи на два раза и пошел к себе в комнату. Ночью он несколько раз принимался стучать мне в стенку, как будто мы были узниками в тюрьме. Я долго смотрела из окна: на небе было столько звезд, высокие горы поблескивали снегом, а за ними начинались Персия и Ирак. Шестеро полицейских стояли перед гостиницей и курили, одинокие собаки пробегали мимо них и лаяли на луну. К утру шестеро полицейских исчезли. К нам подошел молодой человек, в одной руке у него была зажата левая газета «Джумхуриет».

— Я покажу вам окрестности, — сказал он.

Он уже приготовил трех ослов. По дороге он раскрыл «Джумхуриет». Я увидела фотографию арестованного чешского премьер-министра Дубчека. Маленькая чешская девочка плакала, стоя перед советским танком. Прочитав страницу, молодой человек передавал ее нам. В Стамбуле полиция собрала всех хиппи, намереваясь выдворить их из города. В Иране произошло сильное землетрясение, и тысячи людей погибли. Молодой человек сказал:

— Иранское землетрясение может и до нас добраться. Если такое случается, то тут даже горы могут начать шевелиться. Прямо видно, как они шевелятся.

Сидя на ослах, мы посмотрели на горы. Горы были лысыми.

— Говорят, прежде эти горы были все зелеными, — сказал молодой человек. — Там росли овощи и фрукты, это когда тут армяне жили. Потом всех армян поубивали, и горы превратились в голые камни.

Хайдар спросил его:

— Брат, а ты не из полицейских?

— Нет, — ответил он. — Но я слышал, что министр внутренних дел из Анкары послал мэру телеграмму: «Не пускай этих двух опасных коммунистов в деревни».

Хайдар сказал:

— Мы не коммунисты.

Я сказала:

— Потому что мы социалисты.

Молодой человек улыбнулся, показал, перегнувшись ко мне со своего осла, газету с советскими танками в Праге и сказал:

— Посмотри, это ваши. Они уже в Праге.

— Они не наши.

Он сказал:

— Советские люди — великий, героический народ. Они совершили революцию, почему ты от них отмежевываешься?

Тогда я решила доказать ему, что я читала Ленина, и достала из сумки изжеванную ослом книгу «Государство и революция». Поскольку Хайдар в этот момент пнул моего осла ногой в живот, чтобы призвать меня к порядку, мой осел припустил, и молодой человек так и не увидел, какую книгу я ему хотела показать.