Мост через бухту Золотой Рог - Эмине Севги Эздамар

И снова я каждый день перебиралась на пароходе с азиатской стороны на европейскую. Пароход проходил мимо дома, в котором жили две сестры. Одна из них была замужем за депутатом от рабочей партии, другая — за депутатом от правой партии. Каждая выкрасила свою половину дома в свой цвет: одна половина дома была белой, другая — розовой.

Люди на пароходе тоже разделились теперь на три группы. Читатель фашистских газет сидел только рядом с другим читателем фашистских газет. Читатели религиозных газет сидели рядом с читателями религиозных газет, читатели левых газет сидели с читателями левых газет, — они сидели рядком и читали одинаковые газеты. Никто не смотрел больше на море, только старики, беременные женщины и дети. Если дул сильный юго-западный ветер, корабль кренился то на левый борт, то на правый, и стаканы для чая, стоявшие на стойке бара, съезжали то влево, то вправо, и все газеты-левые, фашистские и религиозные — склонялись вместе с кораблем то влево, то вправо. На одной фотографии в «Джумхуриет» американский солдат приставил дуло автомата к виску старой вьетнамской женщины. У женщины на лбу было восемь морщин. В газете правых была помещена фотография башмака. Молодой чешский мальчик погиб в оккупированной Праге, спасаясь от советских танков, на мостовой лежал его ботинок. Корабль причалил на европейской стороне, все левые, правые, религиозные газеты сложились и разбрелись в разные стороны в карманах представителей трех разных групп. Когда газеты в карманах людей молчали, начинали говорить стамбульские стены, на которых появлялись левые, религиозные или фашистские лозунги.

Один из членов первой фракции рабочей партии сказал одному из членов второй фракции: «Если вы будете действовать так и дальше, то социализм вы построите разве что на Луне». А с Луны астронавт прислал на Землю сообщение: «Отсюда Земля кажется гипсовой». Скоро уже в Стамбуле не стало видно луны. Город окутал густой туман. Корабли не могли больше перевозить людей из Азии в Европу. Не видно было даже кончика собственного носа, все было в тумане, автобусы ехали медленно, такси ехали медленно, все двигались по улицам очень медленно. Только в освещенных помещениях люди двигались нормально. В турецком парламенте правые депутаты пустили в ход стулья, устроив потасовку с представителями рабочей партии. В университетах члены религиозного движения и фашисты дрались с левыми, в одной квартире подрались два брата — один из левой, другой из правой молодежной организации, они пустили в ход родительские стулья, расколошматили их в щепки и побили окна. В тумане был слышен звон разбивающегося стекла. Глава проамериканской правящей партии Демирель сказал: «Это странное явление происходит не само по себе, оно инициировано кем-то извне».

Неожиданно в Стамбуле началась охота за русскими шпионами, и как-то раз арестовали какого — то немого. Правительство выдворило из страны всех хиппи, которые жили в Стамбуле прямо на улицах, в машинах. «Хиппи подают нашей молодежи дурной пример». Некоторые хиппи, ради того чтобы остаться в Стамбуле, состригли себе волосы, а некоторые девушки из хиппи впервые отправились в турецкие бани. Они покупали теперь турецкие газеты и сидели в кафе, чтобы полиция их не схватила. Газеты служили также хорошим утеплением бедным детям. Когда становилось холодно, родители обворачивали детей газетами, а сверху уже надевали одежду. Проходя мимо какого-нибудь бедного ребенка, можно было слышать, как шуршит у него под одеждой газета.

В газетных киосках левые, религиозные, фашистские газеты выставлялись все вместе, в одном ряду, все на турецком, но казалось, будто все они на разных языках. На пароходе теперь все раскрывали свои левые, фашистские или религиозные газеты, и лиц было совсем не видно. Но незадолго до того как пароходу причалить в гавани, все складывали свои разные газеты, и какой — нибудь левый заводил разговор с тем левым, который сидел рядом с ним и только что читал ту же газету Фашист заводил разговор с фашистом, который сидел рядом с ним, и вот так они разучивали вместе новые слова, которые им только что встретились в их газетах. Если на автобусной остановке оказывались два человека, которые читали разные газеты, то те читатели, которые были в меньшинстве, иногда даже не садились в автобус. Вот почему часто случалось, что в одном автобусе ехали люди, читающие одни и те же газеты. Иногда фашисты покушали левые газеты и выбрасывали их в море с борта корабля. Иногда две политические группировки накидывались друг на друга и дрались газетами, свернутыми в трубочку.

Однажды, в феврале 1969 года, левые собрались в центре, у памятника Ататюрку, на санкционированный воскресный митинг. У всех в руках и в карманах были газеты. Против этого митинга выступило пятнадцать тысяч человек, приехавших в Стамбул на автобусах из разных городов. Двое демонстрантов из левых погибли: они лежали, и кровь растекалась по их газетам. Левые обратились в бегство, они бежали, роняя газеты. Кровавое воскресенье. Когда в газетах появились заголовки «Кровавая среда» и «Кровавый понедельник», многие студенты вышли из партии рабочих, основали «Дев Генч» («Богатыри») и вооружились: «Только в вооруженной борьбе мы можем отстоять независимость нашего народа». Они стали наряжаться как знаменитые борцы за независимость: очки Троцкого, френч Мао, френч Ленина, френч Сталина, борода Че Гевары, борода Фиделя Кастро, и язык их распался на множество новых языков. Появились новые левые журналы, я покупала эти журналы и подолгу сидела в туалете, изучая все эти новые языки.

Иногда я засиживалась до утра с одним поэтом, другом Керима. Дом, в котором он жил, стоял на холме. Когда через Босфор, внизу, проходили русские корабли, его дом весь качался. Тогда поэт кричал: «Русские пришли!» — и смеялся.

Бывало, я оставалась у него ночевать. Когда он обнаруживал меня в холодной комнате, где я, завернувшись в одеяло, сидела за столом и читала мои ленинистско-маоистско-троцкистские газеты, он опять смеялся и говорил:

— Это все твои мужчины? Ленин был страшным пьяницей, катался пьяным на велосипеде по Швейцарии, где он жил в эмиграции. И на Розу Люксембург он всегда залезал тоже пьяным.

Когда Керим, с лысиной как у Ленина, появлялся у своего друга в Стамбуле и сидел за столом и писал, я боялась заходить к нему в комнату. И когда он спал, я, прислушиваясь к его дыханию, часто задавала себе вопрос, не умер ли он, как Ленин. Потом я написала кое-что о нем в свою тетрадь, мысленно представляя себе, что пишу о Ленине. Поэт прочитал мои записи и сказал:

— Ты воспринимаешь мужчин слишком серьезно. Ты считаешь, если он сидит за столом в комнате, он думает о чем-то важном. А он, может быть, в этот момент просто думает о том, что у него брюки грязные и что нужно было бы отнести их к матери постирать. Или он думает о хорошем сыре.

Ночью к нему в окошко стучались молодые поэты, они входили в дом, принося с собой снег на башмаках, и читали свои стихи. Когда они читали свои стихи, мне начинало казаться, что даже холод в моей комнате — это стих. Один из молодых поэтов, приходивших по ночам, сказал мне:

— Ты слишком веришь всему написанному. Сталин был убийцей, потому что слишком верил написанному, а верил он потому, что учился в семинарии. Перестань верить написанному. Постарайся стать хорошей актрисой. Все поэтические фразы — это эскизы будущей реальности. Поэзия никогда никого не заставит убивать.