Тибет и Далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - Петр Козлов

Цзун-хит славится по всему княжеству своим порядком отправления церковных служб и строгими правилами, унаследованными еще от высокочтимого алаша-ламы Дандар-лхарамбо, сумевшего поставить монастырь на должную высоту. Кроме дел чисто религиозного характера, Дандар-лхарамбо занимался также литературным трудом: он написал лучшую грамматику монгольского языка и перевел немало тибетских книг на монгольский язык. Не только храмы, но и помещение лам в Цзун-хите очень симпатичны и опрятны: большие и просторные кельи безукоризненно чисты и обставлены комфортабельно. Золоченые и писаные бурханы и гау – шейные или грудные киотки для амулетов – занимают первое место. Из окон открываются прекрасные виды на зеленые лесные скаты, чередующиеся с серыми отвесными скалами.

Время моего пребывания в монастыре Цзун-хит совпало с праздником в честь бодисатвы, покровителя скотоводов, Майтрея. Тихое однообразное молитвенное настроение обители было нарушено приездом многочисленных богомольцев и различных торговцев-китайцев, почуявших легкую наживу среди праздничной толпы. Погода стояла отличная, солнце ярко блестело, отражаясь на золотых ганчжирах и кровлях; белые постройки монастырских храмов резко выступали на мягком зеленом фоне растительности; гулявшие по монастырю нарядные посетители дополняли отрадную картину торжества.

Сам праздник начался с утра следующего дня[144] длинным шествием лам (вроде православного крестного хода), которое растянулось по дну прилежащего ущелья и его береговым скатам. Каждый лама нес какой-либо атрибут церковной службы; в середине процессии покачивалась восседавшая на носилках фигура божества Майтреи; стройная музыка гармонировала с общим светлым и радостным настроением.

По окончании этой своеобразной церемонии – когда молящиеся сделали круг и достигли главного храма с другой стороны – они стали группироваться на площади под навесом; здесь в парадной палатке с балдахином помещалось большое металлическое изображение Майтреи; за этим центральным кумиром, спускаясь на лентах с церковной кровли до земли, висел в наклонном положении шелковый, шитый золотом образ того же чествуемого божества Майтреи.

Да-лама занял председательствующее место на возвышении, справа и слева, впереди него сели его помощники, которыми начинались длинные ряды второстепенных лам. Рядом с ламами разместились молящиеся, слева от бурханов – мужчины, группируясь около князя Арьи, справа – женщины, имея во главе княгиню.

Вначале служба походила на обряд освящения воды; затем, после молитвы о ниспослании богатств, ламы выстроились в ряд и стали подходить к молящимся, начиная с княжеской четы, поднося для прикладывания ко лбу различные реликвии. Тем временем к Майтреи подходили ламы-воины, в числе шести человек, с секирами в руках, с подобием масок на головах, проделывая перед божеством различные эволюции до плясок и помахивания секирами включительно. Одновременно трое лам-старцев вроде цаган-обогунов, стоя перед молящимися, поочередно читали нараспев молитвы и трижды ударяли в звонкий гонг. В заключение да-лама сошел с возвышения, одел китайские плисовые сапоги и направился к центральному Майтреи, трижды поклонился (растяжными поклонами) этому божеству и возложил хадак; этому примеру последовали князь, княгиня, а за ними и все прочие молящиеся. На этом торжественное богослужение и окончилось.

Кроме вышеописанного, особенно чтимого буддистами праздника Майтреи, у монголов в течение всего июня месяца совершалось немало молебствий, обращенных главным образом к богу-покровителю вод. От благосклонности этого божества зависело благосостояние туземцев, с надеждою взиравших на засеянные хлебом поля. К всеобщей радости, с первых чисел июня стали перепадать дожди, воздух очистился, зелень заметно посвежела. Летнее солнцестояние выразилось на этот раз не бурями-суховеями, как обыкновенно, а обильными атмосферными осадками. Надо полагать, что гребень Ала-шаня, достигая трехверстной абсолютной высоты, еще способен сгущать остатки водяных паров, прорывающихся через восточный Куэн-лунь в южную окраину Гоби, и бывают такие удачные годы, когда вследствие достаточного естественного орошения монголы-алаша собирают очень хороший урожай, и прилежащая к горам пустыня богата подножным кормом.

Между тем, главный бивак экспедиции при Дын-юань-ине вновь оживился: прибыли мои старшие сотрудники: капитан Напалков и геолог Чернов, благополучно совершившие свои исследования в области хребта Ала-шаня и долины Желтой реки. Начав экскурсию вместе, через десять дней они решили разделиться и составить два совершенно самостоятельных разъезда. Кропотливая и тщательная работа геолога требовала довольно продолжительного пребывания в каждом попутном ушельи, тогда как картограф, ведая более общей частью научного исследования, мог продвигаться гораздо быстрее, охватывая более обширный район, нежели его товарищ. В результате капитан Напалков прошел вдоль правого берега Хуан-хэ неподалеку от значащагося на последних картах озера Бо-му в Ордосе и путем расспросных сведений выяснил, что такого озера ныне не существует, что оно существовало шесть поколений тому назад, и окружность его равнялась расстоянию, которое можно проехать верхом на лошади в течение суток.

Ныне на месте прежнего Бо-му расстилается болотистая котловина с зарослью солянок, известная у местных обитателей под названием Сыртын-куку-нор. Проходом Тумур-ула – самым удобным в хребте Ала-шань – П. Я. Напалков возвратился в Дын-юань-ин, куда четыре дня спустя прибыл и А. А. Чернов. Маршрут геолога экспедиции естественным образом жался к горам и внедрялся в самые горы за Нин-ся включительно, где, ознакомившись с неисследованными до того времени горами Ордоса – Каптагери и Арбисо, направился наперерез того же хребта Ала-шань кратчайшим проходом[145] Шара-хотул (около 8350 футов [около 2540 м] абс. высоты) на главный бивак.

Последние дни июня месяца бежали быстро в работе по писанию отчетов, писем и упаковке собранных коллекций, из коих один геологический отдел занял восемнадцать пудовых ящиков[146]. У всех чувствовалось повышенное настроение. Теперь, покончив с исследованием Алаша и Ордоса и по возможности шире ознакомившись с общим характером соседнего хребта Ала-шань, мы мечтали о дальнейших работах в Нань-шане и Куку-норе.

Незадолго до отъезда экспедиции из Дын-юань-ина Ц. Г. Бадмажапов дал нам прощальный обед, на котором присутствовал также алаша-цин-ван и молодые князья, допущенные в виде исключения за общий стол с отцом. Угощение продолжалось на протяжении свыше четырех часов времени и удалось на славу. Гостеприимный хозяин предоставил гостям всевозможные деликатесы китайского кулинарного искусства и европейские вина. Шампанское лучшей марки занимало первое место. Когда уже совсем стемнело, мы всей компанией вышли погулять. С соседней высоты был пущен фейерверк. Полный эффект произвела пара сильных ракет, взвившихся на страшную высоту и пробудивших тишину могучим гулом, и рассыпавших снопы огненного дождя. В заключение прекрасно проведенного вечера я открыл цин-вану астрономическую трубу, в которую монгольский князь долго любовался луной и звездами.