Держитесь, девушки! (сборник) - Надежда Веселовская

– Да… То есть нет.

Когда я увидела в телевизоре очень похожие модели, то вырвала из альбома листы с набросками. Мне тогда показалось, что они уже как будто не мои! А я не хотела хранить у себя чужие эскизы, словно меня могли уличить в воровстве – меня, у которой их как раз и украли! Такая вот психологическая коллизия, как сказала бы Илария Павловна.

– Не сохранились, ну и не надо. Я как раз думал: что мы будем делать, если у Мальвины все в целости? Ведь доказать авторство очень сложно, а в вашем случае просто невозможно. Значит, прежних эскизов у вас нет. Ну, а новые?

– Тоже нет. Знаете, после конкурса…

Я замялась, не зная, как рассказать ему про свою депрессию. Она выражалась не в том, чтобы безвольно лежать на диване – это было со мной всего три дня – а как раз в том, чтобы больше не брать в руки карандаш. Швабру, метлу, скребок для льда – пожалуйста. А вот карандаш – ни за что.

– Понятно, – отозвался на мое молчание Леонид Сергеевич. – Я так и думал. Вы очень ранимы, Мальвина, хотя и переносите многое, от чего ваши сверстники сломались бы сразу. Но все-таки у вас особенно тонкая внутренняя организация, – почему-то со вздохом добавил он.

– Значит, ничего не получится?

– Вот и я боюсь… То есть о чем вы – не получится? – вдруг словно очнулся Леонид Сергеевич.

– Ну, вы хотели показать кому-то мои работы…

– Вот это как раз получится, – твердо сказал он. – Хотя бы это… Значит, слушайте меня: через час, если вы свободны, мы едем в школу моделей Зайцева…

– Зачем? – с замиранием сердца спросила я.

– У них есть проект, именуемый «Дебют». Для молодых, пока не известных модельеров. Там тоже выдаются премии, выпускаются альбомы… Словом, вы примете участие в очередном кон…

– Вы хотели сказать – конкурсе? – превозмогая неприятное чувство, спросила я.

– Вот именно. Я хотел пощадить вашу чувствительность, но вам придется привыкать к этому слову, Мальвина. В конкурсе, да. Но на этот раз вам ничего неприятного не грозит.

– А вдруг…

– Теперь исключается. Я прослежу за вашим дебютом.

– Но ведь у меня нет никаких работ!

– Будут. Все это как раз и затевается ради того, чтобы у вас появились новые работы. Чтобы вы развивались творчески. А со временем ваши работы увидят свет.

И он рассказал, что надо делать: под его руководством я оформлю заявку на определенный вид одежды, которую должна буду смоделировать за три месяца, как раз к первому туру конкурса. А он предупредит оргкомитет, что собирается обо мне писать – якобы я подаю большие надежды. Меня задело, что и тут дело не обходится без протекции, то есть не совсем честно. Но Леонид Сергеевич не согласился:

– Если человек талантлив, Мальвина, это видно. А потом, вы совсем особенная. Именно таким хочется помочь…

Мне стало неловко, но он не хотел этого замечать:

– Смотрите, какая у нас теперь девушки… Либо пьющие, вроде вашей Вальки, либо покалеченные сектами, как Нюта. А еще много равнодушных, чересчур прагматичных: стакан воды больному не подадут, если им за это не заплатят. А вы – совсем другая.

Потом мы договорились, где встретимся через час, и я пошла собираться. Но оказалось, что ни одного приличного костюма у меня нет. Ведь все эти восемь лет я не думала о своем гардеробе, не покупала вещей и не шила сама. Во-первых, потому, что ни с кем не встречалась. Во-вторых, жалко было денег: даже если дворник вкалывает на две ставки, он много не заработает, а мамочка и так всю жизнь выбивалась из сил. В-третьих, выбор фасона платья или юбки должен был напомнить мне о том, чем закончился пресловутый конкурс… Хитрая штука депрессия: она оставила меня в одних скромных брюках и форменной оранжевой куртке работника ДЭЗа.

– Надо сходить в магазин, – предложила мама.

Но у нас не было на это ни денег, ни времени.

– Пусть Валька даст тебе что-нибудь надеть!

Действительно, это был выход. Я поцеловала маму, поручила ей отсыпавшуюся все это время Нюту – мы не мешали ей много спать, надеясь, что таким образом организм восстанавливает силы, – и отправилась на четвертый этаж.

– Это ты? – встретила меня Валька, по обыкновению нечесаная, в распахнутом халате. – А я думала, «Скорая» приехала.

– Вы вызвали «Скорую»?

– Бабушка моя помирает, – сказала Валька и вдруг затряслась в беззвучном плаче.

– Погоди, Валечка. Ей в самом деле так плохо?

– Говорю, помирает! – с надрывом выкрикнула подруга. Я вдруг почувствовала, что мне тоже хочется зарыдать, словно это моя собственная бабушка. В каком-то смысле так оно и было: ни маминой, ни папиной мамы я не помню, а баба Тося неразрывно связана с моим детством. Я словно опять увидела ее на лавочке у песочницы, где сидим мы с Валькой, вновь услыхала ее тягучий, грубоватый голос: «Положь, где взяла!». Это когда Валька хотела отнять у меня лопатку. А сколько раз на этой же самой лавочке я получала от нее конфеты и бутерброды, да и игрушки частенько перепадали. Тогда еще у Вальки был отец, зарабатывавший много денег, а я своего отца никогда не видела. Потом-то и Валькин спился…

– Ну что ты стоишь как столб, – носовым голосом протянула Валька, чтобы опять не разреветься.

Но она и сама стояла столбом, не зная, вернуться ли ей к бабе Тосе или караулить в прихожей «скорую», чтобы открыть врачу дверь на пять секунд раньше. В таких случаях, наверное, кажется, что важна каждая секунда.

– Мальвинка, постой тут, чтобы «скорую» не пропустить. Приоткрой дверь, а то звонок бабушку напугает… А когда врач войдет, веди его прямо в комнату!

– Хорошо, – согласилась я, не уточняя, как это «скорую» можно «пропустить». Но раз Валька хочет, чтобы врача с порога встречали, то пожалуйста, мне не жалко…

По правде сказать, мне было жалко другое. До чего же подла человеческая натура: искренне жалея бабу Тосю и Вальку, я все равно не забывала о себе. Ведь Леонид Сергеевич будет ждать меня уже через сорок минут! Мы с ним пойдем устраивать мое будущее, в этом для меня заключалось все самое волнительное и прекрасное. Во-первых, с ним. Во-вторых, само будущее, с моделями, которые я больше не буду гнать с глаз долой, когда они начнут прорисовываться в ночной темноте или сквозь пелену хлещущей во дворе метели! Нет, наверное, будущее все-таки «во-первых», а то, что с Леонидом Сергеевичем – «во-вторых». Но есть ли смысл раскладывать счастье по полочкам, когда теперь оно для меня сплавлено воедино?

Однако я не могла уйти, потому что была нужна Вальке. Это ведь только повод – покараулить «скорую помощь». На самом деле ей просто нужен сейчас близкий человек, потому что ее матери, похоже, нет дома. Да и вообще у них сложные отношения… Теперь Валька дополнительно винит мать в том, что та выпустила из заточения Расула. Не то чтобы моя подруга надеялась на исполнение бабкиного плана, но все-таки… А еще потому, что бабка слегла именно после того, как провалился ее план. В таком возрасте крупное огорчение ведет за собой немочь, болезни, даже смерть…