Перелетные птицы - Алла Кроун

Ее мама была особенной, не похожей на остальных женщин. Те приходили к ним в гости, разговаривали о маджонге, в который играли дни напролет, обсуждали какую-нибудь Марию Ивановну, которая кладет на лицо до неприличия много краски и поливает себя дешевым одеколоном, или Ольгу Петровну, которая постоянно проигрывает деньги и всеми правдами и неправдами скрывает это от мужа. Мама была другой. Марина однажды услышала, как одна из женщин шепнула, имея в виду ее мать: «Трагическая женщина». Но она была не права. В маме не было ничего трагического. Она была умнее остальных, писала стихи, и другие женщины ей завидовали. Вот и все.

Марина не стала отрывать мать от дела, и подружки на цыпочках вышли из дома, чтобы поиграть во дворе.

Когда девочки ушли, Вера снова склонилась над выкройками.

— Я никогда не училась шитью. Господи, как же тут все сложно!

Надя вздохнула.

— Почему не делают готовых выкроек? Рисовать эти чертежи так утомительно! Приходится математику вспоминать. Я как будто в школу вернулась. Но, знаешь, понимание того, что я могу сама со всем справиться, дает мне ощущение независимости.

Она замолчала и выглянула в окно. Да, знать, что ты независима и самостоятельна, важно. Сергей — кормилец, но что, если по каким-то не зависящим от него обстоятельствам он не сможет зарабатывать на жизнь? Видит Бог, во времена революции она пережила слишком много, чтобы не задумываться о том, что жизнь может перемениться в любую секунду. Надя хотела научиться чему-нибудь новому, ей это было нужно для успокоения разума. Они были беженцами, сумевшими добиться благосостояния под крылом приютившего их великодушного народа. Однако теперь, после начала японской оккупации, будущее стало неопределенным, а их жизнь — незащищенной.

Надя вдруг физически ощутила тишину. Вера незаметно выскользнула из комнаты, слуги в кухне готовили чай, и она осталась в столовой одна.

Незащищенная. Какое ужасное слово. «Бедная невинная Катя. Потухла еще одна искра моей жизни. Боже, сделай так, чтобы я не думала о ней. Я не могу смириться с этой потерей!» Но скорбью смерть не одолеешь. У нее осталась Марина, живая частичка мужчины, которого она любила и будет любить до самой смерти. И Сергей, который всегда был с нею. Надя отодвинула в сторону бумаги и села за стол.

Нужно отделаться от этих страхов. Сергей, так долго сторонившийся Марины, кажется, начал сближаться с ней. Ее давнее тайное желание сбывалось. Надя покачала головой. Неудивительно — никто не мог долго противиться обаянию Марины. Большие доверчивые глаза девочки покоряли даже самых стойких. В этом она была копией отца.

Надю обожгло знакомой болью. Глупо думать о прошлом. Те дни уже не вернуть. Они ушли давным-давно.

Она начала перебирать бумаги и складывать их в большую картонную папку. Скоро придут Марина с Зоей, и нужно будет позвонить, чтобы им заварили чай.

Выбежав из дома, девочки увидели залитый солнцем двор. Это была большая круглая площадка с небольшим садиком, окруженным со всех сторон мощеными дорожками. У каждого дома был свой огороженный заборчиком участок с деревянными скамейками под редкими кустами сирени и жасмина. Земля здесь была чистой и ухоженной. Климат в Харбине отличался суровостью: зимой — холода с пронизывающими ветрами, а летом — изнуряющая жара. Жители его были слишком озабочены хлебом насущным, чтобы думать о благоустройстве территории, поэтому многие городские дворы поросли высокой травой. Поскольку для подрезки травы лучшего инструмента, чем коса, не существовало, никто из горожан не хотел тратить немногие часы отдыха на занятие, подобающее фермеру.

Основное общение между соседями проходило именно в таких внутренних дворах. Не все они были такими ухоженными, как двор Ефимовых. Кроме того, здесь каждая архитектурная деталь напоминала о родине.

Китайцы, жившие на окраине, остальную часть города отдали в русские руки, но каждая из сторон прекрасно осознавала взаимную зависимость.

Однако после оккупации Маньчжурии Японией в этом мирном сосуществовании произошли перемены. Японцы не только взяли власть в свои руки, но и установили цензуру и жесткие порядки в обеих частях города. Впрочем, внешне казалось, что жизнь течет своим обычным чередом. Извозчики на дрожках в ожидании клиентов все так же занимали стратегически важные позиции на пересечении прямого, как линейка, Большого проспекта с оживленной Новоторговой улицей с ее мелкими магазинчиками и универмагом Чурина. Но их конкуренты — русские таксисты — тоже не дремали. Они пользовались все большим и большим спросом, особенно у тех, кому нужно было ехать достаточно далеко, например к пристани или на берег Сунгари, где постоянно вели бойкую торговлю старьевщики и рыбаки.

В мае еще чувствовался холод, хотя аромат распустившихся цветов и солнечные дни предвещали скорый приход лета. Замерзшая Сунгари, которая зимой сковала ледяными объятиями крутые берега в центральной части города, растаяла и превратилась в мощный неторопливый поток. Пока река не вскрылась, китайские кули выпиливали из нее большие куски льда и продавали их для подземных ледников, где хранилась пища в жаркие месяцы. Те, кому не терпелось отдохнуть, ехали к Сунгари, где китайцы в плоскодонных лодках перевозили их на другой берег к коттеджам для отдыха. Там подготовка к лету уже шла полным ходом: дома проветривались, матрасы окуривались, на вымытые окна вешались свежевыстиранные занавески. Поскольку плавать в Сунгари было опасно (водовороты в мутной воде каждый году носили несколько жизней), купались жители Харбина в основном в спокойной Солнечной лагуне или на плавучих деревянных купальнях. Там женщины могли спокойно плавать в специальных загороженных бассейнах и принимать солнечные ванны на деревянных площадках. Они чувствовали себя в безопасности, когда собирались группами. Таким образом женщины будто спасались от бродивших по улицам японских солдат.

Надя и девочки предпочитали пересекать Сунгари зимой. Кули переправляли клиентов по замерзшей реке в больших санях, которые приводили в движение, стоя за спинами пассажиров и отталкиваясь ото льда длинными шестами. Надя часто посмеивалась над предприимчивыми китайцами, которые, наслушавшись русских клиентов, называли свои сани «толкай-толкай».

На другом берегу реки у охотничьего домика была ледяная горка для катания на санках и теплая столовая, где подавали горячие пельмени и — для взрослых — охлажденную водку в графинчиках. Марина обожала кататься на санках. Она задерживала дыхание, чтобы не глотать холодный встречный ветер, и прятала лицо за спину водителя или укладывалась на спину матери, которая, сидя на маленьких салазках, съезжала вниз с головокружительной скоростью. Но это были зимние забавы, а теперь, в преддверии летних каникул, Марина с нетерпением ждала путешествия на один из курортов, которых вдоль железной дороги было немало. Семья обычно проводила летние месяцы в какой-нибудь деревеньке, построенной русскими, среди русских фермеров, обосновавшихся в Маньчжурии и продолжавших вести привычный образ жизни. Сергей, жалуясь на то, что не может надолго отлучаться из-за работы, оставался в Харбине, но, бывало, наведывался к ним на выходные.