Леди из Фроингема - Шарлотта Брандиш

– Безусловно, миссис Понглтон, – ответил инспектор, никак не выразив своих мыслей по поводу этого утверждения. – У вашего мужа было крепкое сердце? Как часто он посещал доктора?

– Джордж был совершенно здоров, – категорично заявила Виктория. – Его наследственность со стороны матери, конечно, оставляла желать лучшего, но здоровье от обоих родителей ему досталось отменное. Джордж не страдал никакими недугами и находился в великолепной форме. Я надеюсь, инспектор, вы уже выяснили, какова причина его гибели?

– Пока ещё нет.

– Когда вы намерены арестовать преступников? – Виктория всё увереннее овладевала инициативой. – Я надеюсь, инспектор, у вас для этого хватает полномочий?

Такого Грумс стерпеть не мог. Несклонный к тому, чтобы щадить чьи бы то ни было чувства, он резким жестом подозвал сержанта и прищёлкнул пальцами. Бимиш вынул из портфеля картонную коробку, снял с неё крышку и почтительно подал инспектору.

Из коробки Грумс достал брошь – небольшого размера, из золота, она была выполнена в форме ажурного цветка, в центре которого находился крупный медовый топаз.

– Это принадлежит вам, миссис Понглтон?

– Да, инспектор, это моя брошь. Где вы её нашли? Полагаю, что в комнате Анны во время обыска, – губы Виктории скривились, но она казалась довольной.

– Почему вы так решили?

– Потому, что она украла её у меня. Я обнаружила пропажу несколько дней назад, но не стала поднимать шум. Понадеялась на людскую порядочность. Вот только низшим классам она ни в коей мере не свойственна, – она пожала плечами, как бы сетуя на собственную наивность.

– Почему вы решили, миссис Понглтон, что брошь взяла именно горничная? Я давно знаю Анну Фелпс, она, можно сказать, росла…

– Потому, инспектор, что у неё на лице написана вороватость, завистливость и склонность к стяжательству. Кроме того, она брахикефал, – тоном, каким учитель объясняет ученику прописные истины, заявила Виктория. – Если вы ещё не изучали работу герра Гюнтера[15], то настоятельно советую вам это сделать. Уверена, в будущем вам это пригодится.

– Непременно, миссис Понглтон, – легко согласился Грумс. – Припомните, пожалуйста, когда именно пропала брошь?

Виктория нахмурилась и прикрыла глаза. Несколько минут она оставалась неподвижна, и в таком виде – напудренная до белизны, в чёрном мешковатом платье, укрывающем её крупное тело подобно кокону, – казалась высеченной из мрамора скульптурой.

– Позавчера. Её украли позавчера, – она открыла блёкло-зелёные глаза, но выражение лица её не изменилось. – Утром брошь лежала в шкатулке, где я храню драгоценности, а вечером её уже не было. А в чём дело, инспектор? Вместо того, чтобы арестовать убийц, вы решили изловить вора? – Виктория не скрывала ехидства.

– Дело в том, миссис Понглтон, что эту вещицу обнаружили в руке убитого. Он сжимал её так крепко, что на ладони отпечатались следы. И, разумеется, мне крайне важно знать, как брошь оказалась на месте преступления.

Грумс не дал себе труда смягчить эту информацию. Ему даже хотелось увидеть на лице Виктории Понглтон замешательство, страх или горестную тень, но ничего подобного черты свидетельницы не выражали. Наоборот, казалось, услышанное её развеселило.

– А вы спросите об этом Анну, – посоветовала она, не скрывая сарказма. – Спросите-спросите! Эта неумеха-горничная – весьма подозрительная особа. Начать с того, – и она резко подалась вперёд, отчего инспектор непроизвольно откинулся на спинку кресла, – что Анна буквально умоляла леди Элспет взять её на службу в Мэдлингтон. При этом она была предупреждена, что это место «прислуги-за-всё». Её даже не смутило, что жалованье вовсе не так велико, а помощников нет и не предвидится. Каждому понятно, что пронырливая девица задумала что-то своё. Спросите её, инспектор, об этом – и увидите, как она начнёт лгать и изворачиваться. Они все так делают, когда понимают, что деваться некуда.

Всё это Виктория высказала свистящим шёпотом, будто раскрывала невесть какие тайны. Её настойчивое желание выставить горничную в дурном свете вынудило Грумса отбросить в сторону сомнения.

– Я вынужден задать вам глубоко личный вопрос, миссис Понглтон, – сказал он, постукивая себя по верхней губе. – И прошу ответить на него правдиво. У меня сложилось впечатление, что за вашим неприязненным отношением к Анне Фелпс кроется нечто большее, чем вы сейчас пытаетесь представить. Дело в ревности, не так ли? Ваш муж оказывал горничной знаки внимания, и поэтому вы попытались выставить её воровкой?

От услышанного Виктория Понглтон мгновенно пришла в ярость. Толстый слой пудры не смог скрыть расплывающиеся по её лицу и шее красные пятна негодования.

– Да как вы смеете?! – в её голосе можно было различить и истинный гнев, и неподдельную боль женщины, которая привыкла быть обманутой, но не собиралась обсуждать этот факт с кем бы то ни было. – Мой муж, Джордж Понглтон, был достойнейшим человеком и собирался баллотироваться в парламент. Вместо того чтобы арестовать его убийц, вы оскорбляете его память и меня, его жену! Вы понимаете, инспектор Грумс, что я этого так не оставлю? Вас… понизят в должности! вам придётся уйти в отставку! Я добьюсь, чтобы вы принесли мне свои извинения в присутствии шефа лондонской полиции, слышите?!

За спиной у инспектора было двадцать пять лет крепкого брака с уроженкой шотландских предгорий, выросшей на ферме с восемью братьями – женщиной, вне всяких сомнений, достойной, но отличающейся неукротимым нравом, поэтому он предоставил свидетельнице возможность «выпустить пар», а сам, сохраняя спокойствие, тем временем обдумывал дальнейший ход расследования.

Виктория же, наливаясь нездоровой краснотой, долго ещё расписывала инспектору неприятности, которые неминуемо омрачат его пребывание на службе, если он не прекратит порочить честное имя её покойного супруга. Досталось всем – и Седрику, распускающему грязные сплетни о брате, и Присцилле, по мнению Виктории, настраивающей мужа против остальных членов семьи, и Анне, ведущей себя недопустимо развязно для горничной из приличного дома, и даже Оскару Финчу, который втёрся в доверие леди Элспет с явно неблаговидными целями.

А в это время, пока в гостиной Виктория Понглтон изливала потоки желчи на ни в чём не повинных полицейских, под самой крышей Мэдлингтон-Касл, в крохотной комнатушке с узким окном, прекратило биться сердце кухарки миссис Вайсли, коронным блюдом которой был так нелюбимый многими печёный ревень.

Тело миссис Вайсли обнаружили вечером, когда полицейские уже отбыли из Мэдлингтона. Весь день Анна была настолько загружена работой, и к тому же кухаркино нездоровье стало уже чем-то привычным, и удивления ни у кого не вызывало, что вспомнили о ней только после вечернего чая.