Писатели США о литературе. Том 2 - Коллектив авторов

9. Теперь, когда авангардные группы левого крыла влились в широкое национальное движение, они сделались ядром культурного возрождения, продлившегося до 1940 года, когда Рузвельт умер для нас как либеральный президент.

Итак, следует отметить, что в десятилетии выделяется два периода: первый проходит под знаком преобладающего влияния коммунистов и левого авангарда, затем движение приобретает характер общенационального единого фронта.

Таким же образом был завоеван наш Дикий Запад: немногочисленные решительные поселенцы победили индейцев, вырубили девственные леса, построили хижины и обработали землю. Вокруг выросли города. Одна часть пионеров двинулась затем дальше, других поглотила борьба новой цивилизации. Многие растворились в толпе или даже оказались забыты. Но все же они бросили семена—это было достаточной наградой для пионеров. Первые коммунисты были вознаграждены, став свидетелями того, как к концу этого десятилетия демократия восторжествовала в литературе, увидев сотни театров, книг, танцевальных постановок, концертов, кинокартин, появлявшихся ежемесячно и несших в себе, пусть слабо, расплывчато, непоследовательно/ зачатки пролетарских идей.

«Ты тоже, о друг, думаешь, что демократия—это только для выборов, политических дрязг, партийной вывески?»—спрашивал Уолт Уитмен в книге «Демократические дали».

«Я считаю, что демократия имеет смысл лишь тогда, когда она развивается, процветает, приносит плоды во всех областях, в высших формах общения между людьми, в их убеждениях, в религии, литературе, в образовании, получаемом в колледжах и школах, демократия в сфере общественной и частной жизни, в армии и на флоте. Я требую такой программы в области культуры, которая была бы ориентирована не на один класс в обществе, не на салоны и университетские аудитории, но отвечала бы запросам практической жизни, отражала бы жизнь Запада, быт рабочих, фермеров, инженеров, интересы женщин из среднего класса и среды трудящихся и ратовала бы за женское равноправие.

Демократия еще спит, еще не разбужена; это великое слово, чья история еще не написана, так как само дело еще не завершено».

Точно так же история Федерального Проекта в области искусства осталась недописанной, ибо она была прервана в то самое время, когда обрела жизненную силу. «Правительственные эксперименты в области музыки, живописи, театра уже в самый первый год представляли собой нечто вроде культурной революции в Америке»,— признавался уоллстритовский журнал «Фор-чун», редактируемый Арчибальдом Маклишем., в своем обзоре Федерального Проекта, сделанном в мае 1937 года.

Да, если Америка смогла проникнуться демократическим духом, так это благодаря данным проектам. Можно ли с помощью статистических данных выразить все то значение, которое имели фрески на стенах школ, судебных зданий, почтовых оффисов и других сооружений по всей Америке?

Можно ли с их помощью подсчитать, сколько миллионов людей ^ впервые пошли в театр? Сколько тысяч картинных галерей, музыкальных школ, симфонических оркестров,, детских театров и других подобных учреждений возникло в самых разных местах—Бил Стоун Гэп в Виргинии, Лэрэми в Вайоминге, Окада во Флориде? Сколько появилось учебников по истории негров и американских иммигрантов, сколько научных коллективов, открывших неведомые дотоле богатства американского фольклора?

Эта история поразительна, как и история самой демократии. Но с самого начала эти проекты культурного развития подверглись яростным нападкам и саботажу со стороны фашистов и приспешников Уолл-стрита, которые умудрились и в них усмотреть заговор Москвы. Правда, это огромное внимание к нуждам народа, эта абсолютно невыгодная с точки зрения профита война с отсталостью и бедностью, возрождение национального образования, здравоохранения, создание центров здоровья и отдыха трудящихся—все это было, правда, в более широком масштабе и на более высоком уровне осуществлено в Советском Союзе. Это также начало осуществляться в республиканской Испании в период войны против ее злейших недругов. В период войны против японских фашистов китайский народ также строил школы, госпитали, создавал национальную культуру. Всюду, где народ освобождался, он осуществлял великие начинания. У народа есть воля,' энергия, идеалы, клокочущие, как огненная лава пробуждающегося вулкана. Реализация Рабочих Проектов была той рабочей войной, которая разбудила вулкан: она явила демократию в действии и развитии, такой, какой ее провидел Уолт Уитмен.

Американские монополисты, конечно, имели основание бояться проектов развития культуры и стремились удушить их; это был их враг—демократия, которой они страшились и которую поэтому подавляли.

Достаточно знаменательно, что эти проекты стали в Америке первой жертвой войны. Каждый либерал в период антифашистской борьбы после 1933 года помнил знаменитую фашистскую формулу: «Когда я слышу слово «культура», я взвожу курок револьвера», Долгие годы монополисты Уолл-стрита держали под прицелом Администрацию Рабочих Проектов в области культуры, и война дала имтпанс для того, чтобы с нею наконец расправиться.

Весьма примечательно также, что всевозможные критиканы, считают необходимым одновременно развязать кампанию против литературной тенденции 30-х годов. Социальный реализм подвергается атакам, выдвигаются требования искоренения из литературы демократической идеологии. Раздаются призывы к возрождению реакции в литературе, к возврату к бездумной вере, к ветхому, исполненному мистицизма национализму, помогавшему царю, кайзеру и фюреру.

В одной из своих многочисленных речей Муссолини заявил: «Фашизм отрицает материалистическое понимание истории, сформулированное Марксом. Фашизм отвергает концепцию экономического процветания, в результате которого можно было бы облегчить страдания и горести беднейших. Фашизм верует в героизм и святость».

Это как раз те ложные героизм и святость, отказ от концепции экономического процветания для масс, которыми маклиши и мамфорды хотят заменить демократические идеалы и достижения только что завершившегося десятилетия. Но я отнюдь не собираюсь в конце своего очерка вступать в какую-либо дискуссию.

Позвольте мне в заключение повторить еще раз, что пролетарская декада, 30-е годы, была ни недоразумением, ни результатом иностранного заговора, ни эфемерным эстетическим культом, который • искусственно создали немногочисленные критики, а потому его можно столь же легко уничтожить. Это было великое движение, выросшее из самого сердца американского народа. Его невозможно искоренить из нашей национальной истории, так же как немыслимо изъять из нее общественную школьную систему или профсоюзное движение. Надо быть фашистом, чтобы попытаться закрыть профсоюзы в Америке. И надо быть фашистом, чтобы попытаться разрушить народную культуру и литературу 30-х годов.

Десятилетие 30-х годов удачно сравнивают с эпохой Гражданской войны, великой, уникальной главой в истории американской культуры. Ее значание определяется ее массовым характером. Хотя она и не дала своего Эмерсона и Уолта Уитмена,, зато она породила тысячи потенциальных уитменов и эмерсонов. Они еще совсем молоды. Многие из них призваны в армию. Они не продадут свои души армейскому сержанту или литературным фюрерам. Демократия все еще имеет в Америке будущее, как и во всем сражающемся мире. Нынешняя война оборвала демократический ренессанс 30-х годов, но этот ренессанс и его литература положат конец системе,