Апостолы - Наталья Точильникова

— Пьетрос! На полшага назад! Я же говорил: «Не прикасайтесь!» Тебе десять раз надо повторять одно и то же? Не прикасайся к нам!

Я отступаю. Она тоже смотрит на меня. Да, она была бы очень красива, если бы не две пары зрачков в раскосых темных глазах, острые кончики ушей и чешуя, сияющая в разрывах полуистлевшего платья.

Вечером двадцать девятого апреля я посетил Пекинскую оперу. Точнее меня затащил туда Варфоломей.

Давали сразу три пьесы. В первой некие воины сражались в полной темноте. То есть по сюжету в полной темноте, а на самом деле на ярко освещенной сцене. И тем не менее в темноту верилось. Герои с энтузиазмом махали мечами, чудом умудряясь не задеть друг друга. Движения, рассчитанные до миллиметра, четкость и отработанность, как в Ушу. Дело кончилось тем, что вошла жена одного из воинов. Жена была в синем и держала в руке свечу. Красную. Оная свеча осветила поле боя, и недоразумение благополучно разрешилось.

Во второй пьесе Небесная дева разбрасывала цветы и при этом пела. Имелось в виду, что таким образом она изгоняла болезнь. Небесная дева была весьма эстетна. Одета в белое с голубым и серебряным. На плечи у нее было накинуто широкое полотно длиной метров в десять, окрашенное, как радуга.

Музыка же показалась мне несколько резкой. Но ничего, минут через десять, когда я уже перестал задаваться вопросом об окончании мучений кошки, я нашел, что звучание китайских инструментов напоминает вой волынки под старую шарманку. Пение же очень отдаленно похоже на индийское.

Самой любопытной оказалась, пожалуй, третья опера: «Вода заливает гору Цзиньшань». Речь шла о любви девушки-оборотня (змеи) Бай Сучжэнь к юноше Сюйсяню. Влюбленные благополучно поженились. Но тут-то и началось самое интересное. Некоему даосскому монаху Фахаю ни с того ни с сего взбрело в голову непременно расстроить этот брак, и он (что бы вы думали?) заманил Сюйсяня на богомолье на гору Цзиньшань, чтобы навсегда разлучить супругов. Однако Бай Сучжэнь сдаваться не собиралась и позвала на помощь свою сестру Зеленую Змейку.

Зеленая Змейка была почему-то в синем с белым узором. А главная героиня — в белом с синим узором. Наряды прекрасно сочетались друг с другом. У Бай Сучжэнь были длиннющие волосы, всего сантиметров на тридцать не достававшие до пола. Они были заправлены сзади под пояс, так что, когда она танцевала, создавалось полное впечатление, что у героини имеется весьма симпатичный черный хвост, причем не на голове, а там, где и положено быть хвосту у всякого млекопитающего.

Итак, две прекрасные принцессы вооружились мечами и пошли освобождать принца. Идея показалась мне интересной. У нас все обычно наоборот бывает. Дамам помогали духи вод в больших количествах. Одеты в синее с золотыми рыбами, на головах — красные шлемы. Очень сочеталось с одеждами предводительниц. И начали они затоплять гору… Правда, я не совсем понял, как они собирались вылавливать после этого Сюйсяня. Ну, да ладно. Это не самое главное.

Даосский монах Фахай тоже был не лыком шит и призвал на помощь небесных воинов. Воины были одеты в желтое с красным. Да, если устроить свалку из синих с золотым и красным и золотых с красным воинов, действительно очень красиво получится…

В общем оный даос сидел на вершине омываемой волнами горы, поглаживал совершенно белую длинную бороду и натравливал войско на бедных сестричек. Тут появился и главный злодей, по совместительству, предводитель небесного войска. Костюм его был черен, как и положено, даже в европейском балете, но с накидкой цвета морской волны, а также чем-то красным, желтым и оранжевым. Конечно, такое вопиюще дисгармоничное сочетание цветов не могло быть в одежде приличного человека. И началась битва…

Сражались на копьях. Тонких и полосатых, красных с золотом. Небесные воины окружили Зеленую Змейку и бросали в нее копья. Она изящнейшим образом подпрыгивала и отбивала копья руками и ногами. Воины ловили и бросали снова. И над сценой летали красивые полосатые палки, украшенные пушистыми розовыми хвостами, вероятно, для лучшей летучести.

Бай Сучжэнь сначала не отставала от сестрицы, но вдруг схватилась за живот и была уведена под руку заботливой Зеленой Змейкой. «Но из-за беременности Бай Сучжэнь не хватило магической силы», — прочитал я в программке. В общем, гору затопить не удалось.

Актеры вышли к публике после спектакля. Локти отставлены, правая рука сжата в кулак, а сверху ее накрывает левая, домиком. Очень легкий поклон.

Мое впечатление от этого действа, представляющего собой помесь пантомимы и цирка под аккомпанемент странной музыки, и почему-то именуемого «оперой», было, мягко говоря, смешанным. Как у некоторых моих соотечественников, впервые отведавших сыра с плесенью. Наверное, привыкнуть нужно, и только потом начинаешь ловить кайф.

Я рассказывал о своих впечатлениях Варфоломею, нисколько не приукрашивая реальность.

— Понимаешь, — сказал он. — Дело в том, что черный, желтый и красный цвета у китайцев символизируют добродетели: верность, человеколюбие и пристойность. Так что насчет злодея…

Я заподозрил, что понял пьесу с точностью до наоборот.

Наступила ночь первого мая. Ночь жертвоприношения. Мерцали бесчисленные факелы. Было слышно, как били в барабан на Башне пяти фениксов. Император направлялся в Храм неба.

Впереди колыхались знамена, сияли золотые драконы и царило над всем «Солнце правды», золотое на голубом. За знаменосцами шли музыканты и танцоры. Медленный ритуальный танец. А прямо передо мной покачивался паланкин Эммануила. Шитая золотом парча занавесок. Драконы, драконы, драконы… Отсветы факелов или пламя, вырывающееся из пасти? Сумеречная фантасмагория.

Сегодня Эммануил должен был принести жертвы на Алтаре неба и стать по праву императором Поднебесной. И я вспомнил, что сегодня Вальпургиева ночь.

Апостолы были здесь же. Впереди шли Варфоломей и Иоанн, рядом со мною — Марк, за нами — Филипп, Матвей, на днях вернувшийся с Тибета, и остальные. В отдельном паланкине, украшенном вышитыми сказочными птицами с разноцветными перьями несли Марию.

Варфоломей наклонился к паланкину Господа и тихо спросил:

— Господи, вы читали мое письмо?

Занавеску отодвинула тонкая рука с длинными пальцами и чуть желтоватой кожей. Рука Господа. На безымянном пальце сверкнул перстень с красным камнем. Капля крови, пылающий уголь в костре. Я раньше не видел у Господа такого кольца.

— Читал. Варфоломей, ты ни в чем не виноват. Ты ведь это хотел услышать?

— Нет, Господи, виноват. Это ведь я дал ему пройти!

— Варфоломей, послушайся доброго совета: не искушай Господа твоего. Легко писать письма. Ты ведь был уверен в моем запрете, не так ли?

— Я должен был спросить разрешения, как хороший подданный. Это не позерство. К тому же на мне было обвинение.

— Ладно, я отвечу.

Разговор явно для меня не предназначался, но звучал уж больно загадочно. Я тогда не знал, о чем речь, но у меня возникли некоторые предположения, от которых мне стало не по себе. В письме к Эммануилу, в общем-то, не было ничего странного. Господа совершенно невозможно было поймать перед коронацией, так что письменная просьба представлялась вполне разумной. Но о чем просил Варфоломей?.. Об этом я узнал день спустя, и понял, что угадал, несмотря на все безумие моего предположения.