Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

— Мне нужно идти, СРОЧНО! Как отсюда выбраться?

Свет, день, ироничное солнце, знание, невыносимое осознание, любовь к Касперу, стыд и все то, чего не должно было происходить.

— Но вы же не переспали друг с другом?

— Нет, конечно!

— Ну и хорошо!

— Что хорошо?

— Ты же не собираешься ему рассказывать?

— Мы обещали друг другу… Я обещала ему, что никогда… О черт…

— Андреа! Не говори ему ничего. Ничего не произошло. Иначе он будет меня ненавидеть.

— Что ты сказала?

— Он будет меня ненавидеть — ведь это я… я могла бы и присмотреть за тобой…

Андреа уходит. Она идет как человек, который не имеет ни малейшего представления о том, куда держит путь. В метро, на пристань, в общежитие, в душ, в кафе за кофе, за таблетками — она идет, как в туннеле. Идти, не глядя по сторонам, не заглядывая в себя, не видя своего отражения в витрине, прижав руки к телу, защищаясь — спина ссутулена, живот болит. Мимо со свистом проносятся камни — ну попадите же в меня! Пригвоздите меня к земле, пусть течет кровь — пусть течет не переставая. Пусть меня переедет машина, пусть меня запрут на замок — я не справляюсь сама с собой, и если Касп… и не думай произносить это имя, не оскверняй. Андреа не встречала никого красивее.

Андреа бросает случайный взгляд на свое отражение в витрине: слез нет.

Как она здесь оказалась?

В длинной джинсовой юбке Лины-Саги, застегнутой на множество пуговиц. Андреа долго лежала на кровати в общежитии, думая об окне и десяти этажах, что под ним. Броситься к открытому окну — это займет несколько секунд: три, четыре, пять. Дальше — пустота. Закрыть глаза и упасть. И ничего больше.

Андреа хочет большего.

Она потеряла все, как говорится, но еще не окончательно — ей же говорят: не рассказывай Касперу, ничего не случилось. Но если ничего не случилось — почему все так ужасно?

Опять на лужайке, в циничных лучах солнца, в одежде Лины-Саги, которая здесь совершенно не к месту. Ситуация такова: наступило Завтра, у вина отвратительный вкус. Рокер сидит в пяти метрах от Андреа, и ей хочется что-нибудь сказать ему, но рука омерзительна, и вино омерзительно, и их радость тоже. Он смеется, словно ничего не случилось. Хочется ткнуть его пальцем в глаз и спросить, как он мог, как он мог позволить ей. Еще хочется спросить его, не принц ли он, — так, на всякий случай. Но Лайла уже говорила, что не принц, и Андреа пора понять, но она НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТ. На ней свитер в коричнево-зелено-желтую полоску — слишком теплый, слишком цветной, ведь он все равно ее не видит. Крашеная блондинка в черном (здесь все одеты в черное) наклоняется к нему, хихикая над его шутками, и Андреа на все наплевать — поскорее бы напиться и все забыть.

Лайла-в-кожаных-штанах сидит рядом, ей скучно с Андреа. Здесь нужно улыбаться и шутить, здесь крутые парни пересчитывают татуировки, а в каком-то парке скоро будет концерт. Все напьются и забудут обо всем и поверят, что стали ближе к истине, — смотреть противно.

— Что с тобой? Не кисни!

Лайла толкает ее и смеется, Андреа проливает вино. Она проливает вино на юбку Лины-Саги, и это совсем не важно, но в горле все равно ком, и Андреа встает, чтобы пройтись — иначе можно взорваться.

Взорваться? Андреа, это просто смешно — ты не взорвешься, и кроме того, разве плакать так страшно?

Если я заплачу, то чувства станут в сто раз сильнее, а я не хочу ничего чувствовать.

Она позвонила Касперу утром (как он обрадовался, услышав ее голос!), она попросила его приехать в Столицу. Каспер, приезжай и полюби меня обратно, я ничего не расскажу или расскажу все сразу, и ты должен остаться со мной навсегда, в печали и в радости, пока смерть не…

— Лучше ты приезжай, — ответил он.

— Не могу.

— Почему?

— Потому что я… вечером я должна встретиться с Линой-Сагой, мы договорились, но я ХОЧУ, я хочу к тебе, Каспер.

Завязать плач узлом, выстроить карточный домик из лжи — скоро все рухнет, Андреа знает.

— Мы уходим, Андреа, пойдешь с нами?

Да, пойдет. Допивает вино, но не чувствует прикосновений хмеля и искусственного дыма, скрывающего уродство, нет.

Ты мог умереть, Каспер. Ты могла его трахнуть, Андреа, признайся. Если бы там не было Лайлы. Если бы Лайла и ее парень не спали рядом. Признайся, Андреа, это могло произойти.

Метро. Вино не действует. Голос из динамиков: «Ко мне никто не смеет подойти», — Лайла смеется, и все смеются, кроме Андреа. Андреа не может ни смеяться, ни улыбаться, но идет вместе с ними, и кто-то говорит, что есть еще вино — берите. Андреа опускается на пол, и вот теперь — теперь она больше не может…

— Что с тобой все-таки? — Внезапные слова Лайлы, вопрос: что все-таки? Это «все-таки» можно наполнить любым содержанием, как дыру. Любыми оправданиями и бесполезными предположениями, но Андреа ничего, ничего не может сказать, во рту один плач. — Мы уходим, ты с нами? — Она мотает головой — это пока получается.

В общежитие к Лине-Саге. Впрочем, Лина-Сага там больше не живет, она только что переехала к своему новому парню. Андреа так завидует ее счастью, ее уверенной поступи. Андреа — жалкое отрепье, бредущее по склону, по аллее с высокими деревьями, и небо сегодня красивое. Она идет как человек, который знает, куда движется, но не очень хочет туда. Однако Андреа хочет. Позыв изнутри сильнее, чем прежде, и она пускается бежать, нажимает на кнопку с цифрой «десять» в лифте, вбегает в коридор, который так похож на больничный, и комната лишь немного больше палаты. Несессер, который ей когда-то подарил Каспер, с красными и оранжевыми сердечками, таблетки, все подряд, и вода, и в рот.

— Здравствуйте, меня зовут Андреа, кажется, я приняла слишком много таблеток. Сколько? Двенадцать или больше, может быть, четырнадцать или шестнадцать, я не знаю, мне приехать к вам?

Парень Лины-Саги отвозит Андреа в больницу «скорой помощи». Лина-Сага сидит рядом на заднем сиденье, держит руку у нее на лбу, говорит какие-то слова — приятные. Вспомнить цветущий шиповник и цветастые юбки, и рука об руку, и как нам было весело, Лина-Сага, но я не помню. Пухлощекая девочка Андреа улыбается, почти всегда улыбается в объектив. Игры с Карлом — их она помнит. Например, зеленые подушки, к которым нужно бежать наперегонки, и кто первый добежал до подушки… Карл щекотал Андреа и Лину-Сагу, чтобы обогнать их, но выигрывала все равно одна из сестер — чаще всего Андреа, потому что она была самая маленькая и обидчивая: чуть что — в слезы. А потом они вместе лежали на зеленой подушке и Карл читал про «резинового Тарзана».

Андреа дают рвотную слизь — так, кажется, она называется? Или рвотную смесь, или рвотный коктейль — какая разница? Главное — выпить, чтобы рвало всю ночь с перерывами на сон. Какая разница? Она должна понести наказание, и когда желудок наконец пуст, в голове остается одна мысль: «Как прекрасно, теперь я так мало вешу, теперь я могу начать сначала — есть как можно меньше и в конце концов исчезнуть».