Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

— Я хочу купить этот портрет. Если можно.

Андреа впору радоваться — первая проданная картина. Улыбка застыла на лице, словно чужая. Да еще и розовое платье! Только пятна пота свои, родные.

— Конечно, — отвечает она. — Я так рада.

Андреа смотрит на свой любимый портрет: широкая улыбка, которая многим показалась радостной, но Андреа-то видит, что она ненастоящая, фальшивая. И глаза: если приглядеться, то видно, что взгляд растерянный, как будто кто-то нажал «паузу».

* * *

Потертый красный бархатный диван в любимом кафе. Каспер пьет чай!

— Почему ты пьешь чай? — Андреа слышит натянутые нотки в собственном голосе.

— Просто захотелось. Иногда кофе надоедает, правда? — Она слышит спокойствие в голосе Каспера и не отвечает. Смотрит на черное содержимое своей чашки — точнее, коричневое, если добавить молока, черное становится серым. Но Андреа пьет кофе без молока.

— Очень вкусный чай, — говорит Каспер. Они сидят друг против друга. Он откашливается и продолжает: — Я хотел бы кое о чем поговорить.

Его покашливание словно бы отзывается гулким эхом между ними. Андреа хочется быть мягкой и восприимчивой, но она чувствует, как каменеет.

— Давай поговорим.

Он отпивает из чашки, делает глубокий вдох.

— Я так расстраиваюсь каждый раз, когда мы встречаемся в городе. Я жду и скучаю, а ты даже не смотришь на меня. Просто говоришь «пойдем куда-нибудь» и даже прикоснуться ко мне не хочешь. — Он переводит дух. — Иногда мне кажется, что ты вообще не хочешь меня видеть.

Андреа ничего не понимает. Она слышит слова Каспера, видит его губы. Но почему он раньше ничего не сказал? Они встречались под часами на площади тысячу раз, но он не прикасался к ней, не искал ее взгляда.

— Мог бы и раньше сказать…

— Я не решался.

Андреа хочется крикнуть: «Не притворяйся, можно подумать, я такая важная персона, которую можно бояться! Да я вообще никто».

— Я не знала, что тебе так кажется.

— Потому я тебе об этом и рассказываю.

Его чай пахнет… цветами. Андреа вспоминает, как однажды сидела на этом самом месте с другим человеком: он оставлял подарки в ее почтовом ящике, украшал ее дверь цветами — слишком сильно хотел ее. И в то же время Андреа встречалась с другим парнем — точнее, с мужчиной, писателем, который только что развелся. Интересная история, но не для Каспера. Он — тот, что домогался ее, — заказал пирог, сказав, что голоден, но потом едва притронулся к еде. Андреа запомнила его жалким, а себя сильной: она сидела и смотрела, как он грустно ковыряет в тарелке.

Она, пожалуй, даже была влюблена в него поначалу. Он много ездил, и ей нравилось слушать рассказы о путешествиях. Но стоило ему влюбиться в нее, как все переменилось. Он сидел на том самом месте, где теперь сидит Каспер, раскрошив пирог и расплескав кофе, Андреа нервничала, а он говорил: «Рядом с тобой я как слон в посудной лавке: не знаю, как и повернуться, чтобы ничего не разбить».

— Прости, — начинает Андреа, — я…

— Ничего, — прерывает ее Каспер. Они долго молчат. Каспер барабанит пальцами по столу.

За окном лето.

Лето везде.

Андреа смотрит на Каспера, ей хочется найти новые слова, сказать то, чего он еще не слышал. Но вместе этого сжимает его руку — все крепче, до тех пор, пока Каспер не говорит «ай!». Потом отпускает. Он смотрит на нее словно издалека, словно ему приходится напрягаться, чтобы разглядеть Андреа, и она вспоминает, что между людьми всегда есть расстояние, как бы близки они ни были. Нет, она не вспоминает — она впервые понимает это. Понимает, что Каспер — это одно, а Андреа — другое.

Каспер наклоняется к ней. Интересно, давно ли он знает о расстоянии? Изо рта у него пахнет непривычно — наверное, из-за чая.

* * *

Что-то произошло, что-то продолжает происходить.

Как можно желать кого-то слишком сильно? Так сильно, что человек пугается и убегает?

Андреа вечно тянет куда-то бежать: это и противно, и приятно. НЕТ! На самом деле ей хочется сидеть на голубом диване вместе с Каспером и смотреть комедии. Им так хорошо смеяться вдвоем. Андреа хочет в ресторан, а Каспер — нет. Впрочем, это естественно. Приглашать друзей к себе — это одно, а идти куда-то — совсем другое, Каспер нервничает. Он сидит дома и наконец-то пытается навести порядок в своей жизни. Это правильные слова: «естественно», «наконец-то». Каспер собирается даже уменьшить дозу «Стесолида».

— Может быть, не стоит торопиться? — шепчет Андреа. Хорошо бы говорить, лежа под одеялом, чтобы Каспер ее не видел.

Каспер смотрит на Андреа. Она делает вид, что лежит под одеялом, и потому не отвечает на его взгляд. Наверное, она… недоброжелательна. Так, кажется, это называется? Спросить бы Каспера — но не сейчас же.

— Пожалуй, ты права, — отвечает он, — но мне так надоела эта канитель — и тебе, наверное, тоже. Разве тебе не хочется жить, как все нормальные люди — без этих проклятых «Собрила» и «Имована»?

НЕТ! РУКИ ПРОЧЬ ОТ «ИМОВАНА»! Андреа чувствует, как под мышками струится пот — такого раньше не бывало, если рядом Каспер. С ним и с Лувисой Андреа никогда не волнуется до пота. Она смотрит на Каспера: желтые волосы, как обычно, свисают прядями, их приятно трогать. Сердце тикает. Что он сказал? Андреа снова смотрит ему в глаза. Хочется взлохматить ему волосы, хочется кричать и смеяться, драться и кидаться подушками, как в детстве, когда Карл ловил ее, а она визжала, притворяясь, что боится. «Сейчас схвачу тебя!» — «Хватай!» И все-таки бежать прочь, пока он не догонит, потому что так надо. Каспер ждет ответа. Он сказал: без этих проклятых «Собрила» и «Имована». Проклятых? А что бы она без них делала? Да, под мышками струится пот, в горле астматические спазмы, а он все ждет. «Жить, как все нормальные люди». Это вопрос. Не надоело ли?

— Да, мне тоже надоело, — отвечает она — лжет? — Но… я не могу представить… как жить без «Имована».

Жалкий голос, внутри какой-то миксер перемешивает все в одну густую массу, так что неясно, где желтое, а где синее. Каспер совсем не знает, что такое «Имован», какие от него приходы, как легко быть собой. Нет, Каспер принимает его, как и полагается, перед сном: чтобы легко засыпать и с удовольствием просыпаться. Только Андреа и Каролина знают, какие бывают приходы. Невероятная уверенность в себе и смелость на целый час.

— Оставим это на потом. — Каспер улыбается, словно чем-то доволен. Марлон запрыгивает на диван и ложится между ними. «Потом — это хорошо», — думает Андреа, но она недовольна, неудовлетворена. Каспер откинулся назад и гладит Марлона, тот мурлычет. Острова осыпающейся краски над ними все больше, и Каспер еще не вполне здоров, но определенно идет на поправку. Как у него получилось? Андреа не знает, какова основа: что лежит в основе жизни — радость или печаль? Или у всех по-разному? Сколько всего… Хочется принять таблетку «Имована». Центрифуга остановилась, внутри только серая одежда. Андреа сосредоточивается на телевизоре: это ее телевизор, и видеомагнитофон тоже. И тостер. А кофеварка — Каспера. Ноги идут и идут, перебирают как неприкаянные — и серое вываливается наружу, заваливает Андреа: муж и жена, супруга… Муж — это что-то красивое и величественное, жена — старое и ворчливое, а супруга — просто скучное. Повседневность: супруг и супружница, дурацкая грызня из-за стирки и посуды, из-за телевизора, разумеется, и еще разварившаяся картошка и жирная пицца, и видеофильмы, и почти никакого секса. Андреа перемалывает одну и ту же фразу: «Мне кажется, мы отдаляемся друг от друга». Наверное, скоро придется прокричать эти слова во все горло, но она по-прежнему не знает, так ли это. Такое нужно кричать, когда кажется, что ты падаешь в пропасть и нужно что-то менять, но Андреа не под силу объяснить, и поэтому она молчит, ведь Касперу нужны готовые ответы, без колебаний и долгих раздумий. Если бы только Андреа могла заплакать, он крепко обнял бы ее, и она почувствовала бы себя маленькой девочкой, и все стало бы намного проще.