Бездна - Кристоф Оно-Ди-Био

И он печально задумался. Я тоже. Я знал, кто незримо присутствовал в нашей беседе. Матье. Наш товарищ Матье, который изучал Делеза[185]и разбился насмерть, бросившись с крыши в университетском городке. Курение убивает. Философия – тоже.

– Но при всем том, – добавил Жюль, глотнув «диабло» (чертовски нелепое название), – душу свою мы сохранили…

Я с улыбкой взглянул на него:

– Это утверждение или вопрос?

Он не пожелал ответить. Не посмел признаться, что его мучают сомнения. И не хотел больше раздумывать об этом. Впрочем, и не смог бы: к нашему столику подошла целая компания молодежи.

Жюль познакомил нас. Это были служащие его банка и других. Али, Грациелла, Алистер и Наталья, Нилуфар, Кейли и Абдельрахим. Они приехали из Пакистана, Сингапура, Англии, России. Обычно таких зовут экспатами, но на самом деле здесь они обрели свою настоящую родину. Девушки чмокали меня или пожимали руку, заказывали алкогольные или фруктовые коктейли и болтали, каждую минуту отвлекаясь на разговоры по смартфону, после чего продолжали с того места, где прервали беседу, и при этом никто не испытывал никакого стеснения.

На моей соседке, чернокожей красавице, были сиреневые шаровары из полупрозрачной материи, легкой, как крылышки стрекозы. В дневное время она занималась реструктуризацией долгов, а сейчас сидела здесь и периодически взвизгивала, будто мои холодные пальцы касались ее аппетитного зада, едва прикрытого тканью-паутинкой. И после каждого взвизга ее тонкие пальцы принимались метаться по экрану смартфона, на котором маячили лица ее родителей, – она общалась с ними по скайпу, ничуть не стесняясь и щебеча на каком-то неведомом языке.

– Где они живут? – спросил я, когда она отключилась.

– На Тёркс-и-Кайкос[186], – ответила она мягким, томным голосом – таким же, какой, наверное, была жизнь в этом безналоговом рае посреди Карибского моря, в двенадцати тысячах километров от моего дьявольского мохито.

* * *

Мы начали с того, что уничтожили пространство. Теперь можно за несколько часов попасть в любую точку планеты, а виртуально – в несколько кликов пролететь над любым городом с помощью Google Earth. Затем пришел конец времени и в мире воцарилось безвременье: не стало ни прошлого, ни будущего – одно вечное настоящее. Такова Новая Реальность.

* * *

Молодые тела, стильные смартфоны… Стариков больше нет. Бедных больше нет. Проблем больше нет. Такова Новая Реальность.

* * *

Время не проходит. Оно скользит. Жюль сначала танцевал сам, а потом стал диск-жокеем, погонщиком музыки. Он сидит, зажав наушник между ухом и плечом. Цвет британской дискографии девяностых – дань восхищения нашей юности, музыке, которую мы любили. Музыке, которую Пас так и не узнала. По моим щекам катятся слезы. Как бы включить наше прошлое в это вечное настоящее? Я вдруг замечаю, что у Жюля нет морщин. Он все тот же, мой друг, с которым мы пережидали муссонный дождь на чайной плантации в Сиккиме[187]. С которым ловили креветок в речках катарских гор[188], а потом я и сам нырял, как угорь, в прохладную воду.

Жюль включает «Tell me» группы Stones Roses (Я люблю лишь себя, я люблю лишь себя, и на все у меня есть ответ), и я вспоминаю англичаночку с крохотными грудками, которую закадрил возле бассейна в Тулузе, этом городе роз.

Он включает шведский хит «Trash» (Когда-то они у нас были, ленивые дни причуд и безумий), и я снова вижу домик в предместье у реки, накрытой туманом, где я читал Вилье де Лиль-Адана[189]и разрезал пластмассовым ножом сетчатые чулки девицы с мощными формами.

Да, в этом суши-баре из Новой Реальности исламские финансисты слушали пластинки прежних времен, вызывая в моей памяти образы моих прежних подруг. Но ни одна из них даже в подметки не годилась Пас. Ни одна не доставила мне такое наслаждение, как Пас. И такое горе, как Пас.

Спал я спокойно, без кошмаров. Проснулся поздно, на софе в просторной гостиной, уставленной полками с книгами. Жюль по-прежнему свято верил в безграничную власть книг, в их способность раздвигать пределы нашего мира – даже здесь, в окружении небоскребов. Нет, он себя не предал.

Меня разбудил чудный аромат кофе. Солнце вливалось в комнату через огромное окно, выходившее как раз на пресловутые небоскребы и струившееся по их фасадам. Некоторые башни походили на танцующие языки пламени, другие устремлялись ввысь, пронзая белое небо. Третьи, увенчанные тиарами, – дома-короли – стояли в окружении целой стаи подъемных кранов, похожих на фламинго с вытянутыми шеями. Мне захотелось отворить окно, чтобы узнать, чем пахнет этот город по утрам. Но я безрезультатно искал задвижку, чтобы сдвинуть раму.

– Оно не открывается!

Я обернулся. Жюль, в трусах и майке, прошлепал босиком по мраморному полу и протянул мне кружку с дымящимся кофе и упаковку парацетамола.

– Здесь всюду кондиционеры.

– И поэтому окно не открывается?

– Да, ты уж извини.

Я взял у него кружку с портретом местного эмира. От первого обжигающего глотка сразу полегчало.

– Вот почему я езжу на джипе, – сказал он. – По крайней мере, хоть городской запах чувствую. Ну как, не слишком тебя ломает?

– Ничего, нормально.

– В котором часу поедем?

Я покачал головой:

– Я поеду один, Жюль.

– Ты уверен, что справишься?

– Должен справиться.

Не успел он ответить, как в комнату вошел темноволосый мальчик лет восьми в клетчатой пижаме. Он тер глаза, щурясь от солнечного света.

– Знакомься – это Луи-Хассан.

Мальчик подошел ко мне и чмокнул в щеку. Тепло детского личика напомнило мне тебя. Когда-то в Париже я видел его совсем маленьким. Мы с ним играли в футбол мячом из пенопласта на газоне перед зданием Инвалидов.

– Ты меня помнишь?

Он покачал головой.