Бездна - Кристоф Оно-Ди-Био

– Дамы и господа, сейчас вам предложат беспошлинные товары нашего бутика: аксессуары для смартфонов, духи самых известных фирм – Gucci, J.– P. Gaultier, Calvin Klein. Сообщаем вам, что эти товары стоят у нас на двадцать-тридцать процентов дешевле, чем на земле. Если вы захотите получить дополнительную информацию, не стесняйтесь, спрашивайте! Покупки можно оплатить кредитной картой. Желаю вам всего хорошего!

Затем он повторил то же самое по-английски: «They are cheaper than in the commerce». Я не был уверен, что «cheaper than in the commerce» правильно с лингвистической точки зрения, но больше всего меня шокировал его неприкрытый напор. Ничего общего с тактичным поведением стюардесс, которые еще недавно тихонько провозили между рядами свои тележки, перечисляя товары, не облагаемые налогами, ласковым, почти завораживающим тоном ненавязчивой подсказки. Теперь мы вступили в период агрессивного принуждения. Европа нищала, и этому типу не терпелось поскорее всучить нам свой товар. С каждой продажи в воздухе он получал комиссионные. А иначе как же он сможет выплачивать алименты бывшей жене, ведь его зарплату урезали на треть по причине кризиса и «стремления к солидарности», которой предприятия требовали от своих служащих.

Я взглянул в иллюминатор на бело-голубой небесный простор. Интересно, скоро ли они научатся размещать рекламу прямо на облаках?

Я раскрыл «Илиаду». Гектор, уходивший воевать с греками, прощался на крепостной стене Трои с Андромахой-«белорукой» и с сыном Астианаксом, которому было два или три года. Рыдающая жена умоляла его, во имя своей любви и их ребенка, не рваться в сражение, не делать ее вдовой, а сына сиротой. Гектор утешал ее, говорил о чести – о эта старая добрая Троя, как сейчас говорят: старая добрая Франция! – и наклонялся к маленькому сыну, который испуганно плакал при виде сверкающих доспехов отца и лошадиного хвоста, венчающего его шлем. Гектор с громким смехом снимал шлем, брал сына на руки, прижимал к своей могучей груди и заклинал богов: «Пусть когда-нибудь скажут о нем: он превзошел своего отца!» Когда греки ворвутся в Трою, они сбросят ребенка вниз с крепостной стены.

Это чтение не очень-то располагало ко сну. Я закрыл «Илиаду», взял «Одиссею» и попросил вторую порцию водки. Облака плыли по небу, как островки пены в раковине после бритья. Вот только фаянсового края не было видно.

Французские власти оповестило испанское консульство. Они нашли мое имя и номер телефона в ее вещах.

На экране, вделанном в спинку переднего кресла, показывали продвижение самолета. На пунктире его маршрута появилась точка – Кааба, здание кубической формы, находящееся во внутреннем дворе мечети Масджид аль-Харам в Мекке, к которому устремлялись молитвы всех мусульман мира. Многое бы я дал, чтобы замедлить полет, никогда не прибыть в пункт назначения. Мой сосед, молодой человек лет тридцати с жиденькой бородкой, в джинсах и кроссовках, заговорил со мной. Он был радостно оживлен. Даже возбужден, пожалуй. Мне хотелось поспать, но я был зажат между ним и иллюминатором и не мог уклониться от беседы.

– Я лечу на хадж, – сообщил он.

– Но ведь вы еще очень молоды, – заметил я.

– Хадж – основа ислама, и я, пока не совершу его, буду истинным мусульманином всего на четыре пятых[176]. Кроме того, мне неведомо, когда я умру, а сейчас я нахожусь в добром здравии, и, раз у меня есть средства на эту поездку, нужно совершить ее.

Я прошептал:

– «Тому, кто не совершил хадж, имея средства и верховое животное, на котором может добраться до Дома Аллаха, нет разницы умереть иудеем или христианином…»[177]

Его глаза изумленно расширились.

– О, вы так хорошо знаете это?!

– Да, интересуюсь.

– Примите мое почтение! – И он прижал руку к сердцу. – Меня зовут Брахим.

И он заговорил о стоимости этого паломничества: больше трех тысяч евро. После чего обосновал свое решение: чем дальше, тем меньше будут добывать нефти, а значит, вздорожают билеты на самолет. Опять-таки, если промедлить, наступит лето, когда число паломников сильно возрастает, а находиться в давке – само по себе тяжкое испытание, да еще и жара станет совсем невыносимой. В настоящий момент у него нет детей, но есть планы создать семью, и потому совершить хадж до того как раз даже уместно, «чтобы потом Аллах внял его молитвам и исполнил все желания».

– А кроме того, – добавил он, – когда-нибудь Кааба будет разрушена.

– Да, но это случится в конце времен, – возразил я.

– Кто знает, может, этот конец уже близок.

– Вы правы, все случается быстрее, чем хотелось бы.

И я закрыл глаза. После водки очень хотелось спать, но голос соседа вернул меня к действительности.

– Мне не терпится увидеть Каабу!

У него восторженно сияли глаза. Я даже растрогался.

– Вы попытаетесь дотронуться до черного камня? – спросил я.

Он восхищенно взглянул на меня:

– О, вы и это знаете?

– Я же говорил, что интересуюсь…

– Вам следовало бы ехать со мной!

Я усмехнулся: «иноверцам» был запрещен доступ в Мекку, на территорию священного города. Этот камень, вделанный в серебряный цоколь и установленный на большом священном кубе, по преданию, был принесен ангелом из рая; вначале он был белым, но со временем почернел от прикосновений грешников. Говорили, будто он был святыней более древнего культа, предшествующего исламу. А еще говорили, что в день Страшного суда он обретет язык, дабы свидетельствовать об искренности человеческих сердец.

– Как вы считаете, этот камень – метеорит?

Мой сосед замотал головой:

– Нет, он упал из рая, чтобы указать Адаму и Еве место основания храма. На нем запечатлен поцелуй Пророка, и этого мне достаточно. – И спросил: – А вы зачем летите?

Я поколебался, прежде чем ответить:

– На розыски жены.

– Она мусульманка?

– Насколько мне известно, нет.

– Так что же она там делает?

– Не знаю.

У него хватило такта не настаивать.

Я закрываю глаза, и передо мной разматывается лента воспоминаний. Слава богу, в аэропорту меня встретит Жюль. Мой лучший друг. Я потерял его из виду после того, как он выбрал для себя жизнь в этих дальних краях. Мы вместе учились, много читали, много любили, много мечтали. Стать писателями, рок-звездами, мудрецами-мистиками. Жюль и Сезар[178]. Шуточка, над которой глупо было бы не посмеяться. В восемнадцатилетнем возрасте мы вдвоем отправились в свое первое путешествие. В Индию. И что же он теперь делает? Стал банкиром. Специалистом по исламской экономике. Странная штука жизнь. Но сейчас я не хочу об этом думать. Нужно немного поспать – во сне хотя бы ничего не чувствуешь.