Моя тропа. Очерки о природе - Дмитрий Житенёв

Ещё с вечера мы решили бросить жребий, кому первому подходить к глухарю. Трясущимися руками (и от холода, и от волнения!) я протянул Славке две спичинки, зажатые в ледяных пальцах. Он вытянул с головкой – подходить предстояло мне. И я пошёл!

Поначалу я старался скакать. Ведь именно так рекомендовалось делать в разных пособиях и рассказах – скакать сразу двумя ногами, словно кенгуру. После двух-трёх попыток я сообразил, что всё это ерунда – надо просто делать два или три больших шага. И у меня получилось! Я приближался к глухарю. В полнейшей темноте я подошёл к нему вплотную. До него было-то всего метров пятнадцать, не больше. Он пел прямо надо мной, а я его не видел. Мне были слышны малейшие нюансы его песни – то звонкое горловое тэканье (но это не тэканье, это что-то другое, что нельзя передать буквами), то усиливающееся и ослабевающее скирканье (триста-четыреста-четыреста-триста… попробуйте быстро, негромко и с придыханием произнести эти слова, и вы услышите почти глухариные звуки!), а между ними то-ли фырканье, то-ли какое-то трепетанье перьев (пр-р-р-к).

Я пытался разглядеть глухаря на фоне чуть пробившегося рассвета, но тщетно. Мне бы подождать, мне бы повременить, мне бы не торопиться! Куда там! Я не контролировал себя – стрелять, только стрелять! Вот же он, виден – закрывает и открывает какой-то просвет в сплетении веток! Ружьё у плеча, но ни мушки, ни планки я не вижу. Не видно и самого глухаря, но что-то ведь там шевелится! Шевелится ведь! Я выжидаю начала скиркания (не забыл книжных рекомендаций, как стрелять под песню!), направляю стволы, как я думаю, в цель и судорожно жму на спуск. Грохот выстрела наверняка был слабее, чем грохот крыльев сорвавшегося с ветки глухаря. Я промазал! В пятнадцати метрах! Почти в упор!…

Я чуть не заплакал от ужаса перед свершившимся – промазал! Промазал ведь! Я даже не попытался выстрелить из второго ствола, настолько был уверен в первом.

Подошёл Славка, и мне пришлось признаться в своём позоре. Славка пошёл ко второму глухарю и снял его с дерева через четверть часа. Я был расстроен ужасно. Настолько, что даже не стал подходить в это утро к глухарю ещё раз, хотя они и пели.

На двоих за одно утро!

Только на следующий день я взял своего первого глухаря, а Славка – второго, и мы с триумфом вернулись в Иркутск. Наша добыча произвела фурор среди друзей, студентов-охотоведов. Все, как говорится, рвались в бой, но охота весенняя уже была закрыта, и в тот год мы со Славкой были единственными, кто охотился на току.

В этом балагане мы жили неподалёку от глухариного тока.

Следующей весной мы ещё два раза ходили на этот ток. Добыча была нормальной – мы брали на брата не больше двух птиц, чтобы не распугать остальных. Даже таскали добычу на иркутский рынок, чтобы пополнить свой скудный студенческий бюджет. Стипендия на пятом курсе была рублей около четырёхсот, а каждый глухарь шёл у нас по полсотни рублей. Сколько сегодня стоит он в магазине? Да и найдёшь ли?

А ток-то был богатейший – там собиралось и пело, по словам того же дяди Миши, больше сотни петухов. Сам ток был большой, но, правда, довольно узкий и почти километра полтора в длину. Потом ещё не одно поколение охотоведов ходило туда за добычей, пока там не образовалось охотхозяйство.

Молодые мы были. Тридцать с лишком километров пешком по весенней дороге в одну сторону – разве это расстояние? Ни дождь, ни мокрый весенний снег, ни занятия в институте не могли нас удержать в Иркутске. Вперёд! Вперёд за глухарями! Чтобы снова и снова услышать это древнее пощёлкивание в таёжной, ночной ещё тишине. Чтобы снова и снова прочувствовать тот таинственный предрассветный миг, когда невидимый вдруг цикнет и прохоркает вальдшнеп, когда где-то в чёрной высоте вдруг задрожат-заблеют бекасиные пёрышки, и снова чавкнет под ногой сырая весенняя земля, когда ты сделаешь свой первый шаг (каждый раз первый!) к новой охотничьей удаче…

Идея сплыть по Иркуту на плотах возникла в начале лета 1957 года перед самыми госэкзаменами. Рванули туда мы большой компанией! Проголосовали на Байкальском тракте в сторону Байкала, в кузове грузовика проехали полсотни километров до сельца Граматухи и тропой по речушке Малой Зазаре вышли к Иркуту.

Алик Хлебников, наш предводитель во всех коллективных охотничьих походах, знал, как вязать плот, и мы начали это дело.

Нам повезло, потому что мы нашли на берегу выброшенный рекой и уже хорошо просохший сáлик (так называют небольшой плотик) в шесть трёхметровых брёвен, собранный на стреле в глухой паз. Мы столкнули его на воду, и оказалось, что двоих он держит спокойно. Нас, «плотогонов», было трое – Алик, Боря Михайлов и я. Решили найденный салик состыковать ещё с одним. Тогда бы всё это сооружение должно было выдержать нас троих с грузом. Остальной народ отказался от этой авантюры, а мы стали ладить плот.

Перво-наперво мы свалили топором (это был единственный, не считая охотничьих ножей, наш инструмент) три не очень толстых еловых сушины и разделали их на шесть трёхметровых бревёшек. Потом Алик сказал, что будем вязать плот на вицах и пожилинах. Я никогда не слышал об этом, Боря, помнится, тоже, а Алик, видимо, уже где-то прошёл начальную школу «плотостроения».

Мы вырубили девять длинных (метра по три каждая) и тонких (примерно около пяти сантиметров в комле) берёзок и начали крутить из них вицы. Нашли отдельно стоящую берёзу толщиной сантиметров около сорока и вырубили в стволе сбоку паз на высоте пояса. В этом пазу клином закрепили вершинку берёзки, а комель её расщепили и ввязали в расщеп недлинную палку. Потом Алик стал крутить за эту палку берёзовый стволик, постепенно обматывая им в то же время ствол берёзы. Борис и я прижимали к нему будущую вицу, которая начала трескаться по слоям вдоль, напоминая верёвку, свитую из древесных волокон. Когда она полностью опоясала ствол и не один раз, мы начали её сматывать, не давая раскручиваться, а потом связали в кольцо. Так мы сделали шесть колец, а три берёзки оставили на вицы для связки двух саликов в один плот. На всё это, кстати, ушло времени больше всего.

В первый день мы заготовили брёвна, нагели, вицы и пожилины, а к концу второго плот был готов. Оказалось, что завести хомуты (кольца из виц) на два бревна и закрепить их нагелями и пожилиной довольно просто. Вообще, при сплачивании брёвен в став (плот составлен из двух-трёх ставов) их укладывают на лежни (брёвна, положенные перпендикулярно берегу) вершинками к вершинками, а комлями к комлям. При этом корма става – это комли. Она получается немного шире и толще, чем передняя часть, и, конечно, грузоподъёмнее. Весь скарб плотогоны складывают в корме плота.

Потом мы вытесали две греби, нашли на берегу и прибили доски вместо лопастей, которые по правилам надо было бы вытесать из одного ствола с гребью, чтобы она была надёжнее. Алик, как оказалось, припас немного гвоздей на всякий случай. Вообще-то гребь должна быть длинной, почти что в став на больших плотах, но мы сделали покороче. Наш плот состоял ведь всего из двух небольших саликов. Для установки гребей соорудили две подгребицы из небольших бревёшков, столкнули новый салик на воду и связали оба в плот тремя вицами.