Корабль-призрак - Фредерик Марриет

– Мне даже нравится это жуткое разнообразие, дорогой мой! – говорила она. – Мы построим на берегу под кокосовыми пальмами хижину и будем терпеливо ждать, когда придет судно и захватит нас!

Забрезжило утро. Небо было ясно, море спокойно. За ночь плот и шлюпки отнесло в подветренную сторону от островов, которые были всех ближе от них, и теперь не было никакой надежды добраться до них; но на западе, на краю горизонта, виднелись уже верхушки и стволы кокосовых пальм, и решено было плыть в этом направлении. Людям был роздан завтрак; все подкрепились пищей и теперь с новыми силами приналегли на весла.

Вдруг они увидали небольшое судно, переполненное людьми, несущееся за ними со стороны островов, лежащих с наветренной стороны. Не подлежало сомнению, что то были пираты, но Филипп и Кранц рассчитывали, что их силы более чем достаточны для отражения нападения. Людям раздали оружие и заряды, но чтобы не дать им испытать чувство страха перед атакой, приказано было приналечь на весла и стараться не открывать огня до последней крайности.

Когда пират оказался на расстоянии выстрела, то на нем перестали грести и принялись стрелять из маленького орудия на носу. Картечью ранило нескольких человек из бывших на плоту и в шлюпках, несмотря на то что Филипп приказал всем лечь плашмя.

Пират подошел еще ближе, и теперь его огонь стал еще более угрожающим. Наконец, было решено, чтобы шлюпки атаковали пирата. Кранц принял на себя командование атакой; плот отцепили, и шлюпки, в одной из которых находился Кранц, устремились было вперед, но вместо того, чтобы атаковать врага, они вдруг повернули и стали уходить в противоположном направлении.

До Филиппа донесся голос Кранца, затем в воздухе сверкнула его сабля, и в следующий затем момент он бросился в воду и поплыл к плоту. Как видно, люди на шлюпках, спасая захваченные ими деньги, решили уходить от пирата, предоставив плот на произвол судьбы. Напрасны были окрики и угрозы Кранца, они грозили даже убить его; тогда он решил предоставить их самим себе.

– Так, значит, мы погибли, нас теперь осталось слишком мало! – сказал Филипп. – Мы едва ли будем в состоянии отразить их. Как вы думаете, Шрифтен? – обратился он к лоцману, стоявшему подле него.

– Да, погибли, только не от пиратов, – угрюмо отозвался он, – от них нам не будет беды! Хи! Хи!

И это действительно было так. Пираты, видя, что шлюпки стали уходить от них, оставив плот на произвол судьбы, решили, что там находится самое ценное, и потому, прекратив огонь по плоту, пустились в погоню за шлюпками. Поначалу казалось, что пиратское судно быстро настигает беглецов, но затем скорость хода пирата стала заметно уменьшаться, и когда день стал клониться к вечеру, то и шлюпки, и пират совершенно скрылись из вида.

Так как плот теперь был оставлен на произвол ветра и волн, то Филипп и Кранц, собрав плотничьи инструменты, захваченные с «Утрехта», стали устанавливать на плоту мачту, чтобы поутру поднять парус. Едва только забрезжило утро, как первое, что они увидели, были шлюпки, возвращавшиеся к ним обратно и преследуемые пиратом. Очевидно, несчастные всю ночь не выпускали весел из рук и теперь падали от изнеможения. Беглецы рассчитывали вернуться к плоту и здесь защищаться вместе с товарищами, а главное, получить пищу и воды, которых у них не было при себе. Но судьба судила иное: один за другим, обессилев окончательно, они падали на дно шлюпки, не будучи в состоянии уйти от настигавшего их пирата, который захватывал одну за другой все шлюпки и расправлялся с людьми, предварительно завладев имуществом, без малейшей пощады и сожаления. Видя это, сердце Филиппа сжалось, так как он предполагал, что следующим движением пирата будет нападение на плот. Но он ошибся. Удовольствовавшись своей добычей, пират, вероятно полагая, что на плоту не осталось ничего ценного, повернул и пошел на восток, по направлению к тем островам, из-за которых он появился.

Оставшихся на плоту людей было всего сорок пять душ: Филипп, Кранц, Амина, Шрифтен, два младших офицера, шесть матросов и двадцать четыре человека солдат. Припасов у них могло хватить недели на три, на четыре, но воды было мало, всего только на несколько дней; решено было убавить обычную порцию воды настолько, чтобы ее хватило на двенадцать дней.

В течение трех дней держался штиль; солнце палило нещадно; жажда мучила всех, особенно же тех, которые продолжали пить спирт. На четвертые сутки подул попутный ветер и парус надулся; все почувствовали невероятное облегчение и отраду приятной прохлады, и так как плот несло теперь с быстротой четырех узлов в час, то во всех сердцах проснулись радость и надежда.

Теперь земля была уже в виду, и спасшиеся рассчитывали, что на следующий день они пристанут к берегу и добудут воды, в которой они чувствовали такой недостаток.

Всю ночь они шли под парусом, но поутру увидели, что течение несло их сильно в обратную сторону. Поутру всегда дул свежий ветер, а под вечер стихал, и так продолжалось целых четверо суток. Каждый день в полдень они находились не более как в десяти милях от берега, но за ночь их опять относило далеко в море.

Так прошло восемь суток; люди начинали роптать; они страшно страдали от палящих лучей солнца и мучительной жажды в течение дня и только немного приходили в себя за ночь. Одни требовали отрубить вторую часть плота, чтобы достигнуть скорее берега, другие настаивали на том, чтобы выбросить за борт съестные припасы и тем облегчить плот. Но все это были меры, которые бы в сущности ни к чему не привели, и потому Филипп упорно не соглашался на них. Главная беда заключалась в том, что у них не было якоря, так как шлюпки увезли с собой все, что захватили с судна. Ввиду этого Филипп предложил команде и матросам, у которых было громадное количество золотой и серебряной монеты и серебра в слитках, зашить в отдельные мешочки каждому свое серебро и золото и все эти мешочки, связав вместе в один общий большой мешок, опустить вместо якоря на дно, как только ветер перестанет дуть, чтобы таким образом не дать течению снести плот; тогда они могли бы на другой день наверное пристать к берегу; но на это они не соглашались: никто не хотел рискнуть своими деньгами. Безумцы, они готовы были скорее расстаться с жизнью и погибнуть самой ужасной смертью, чем расстаться со своим золотом. Несколько раз и Филипп и Кранц возобновляли это предложение, но все безуспешно.

Во все это время Амина сохраняла бодрость и спокойствие духа и была истинной опорой и поддержкой своему мужу.

– Не унывай, Филипп, – говорила она, – мы еще поживем с тобой на берегу под кокосовыми пальмами и, быть может, даже проведем там остаток дней своих, ведь кому придет в голову разыскивать нас в этом медвежьем углу?! – шутила она.

Шрифтен был все время спокоен и держал себя примерно. Он много беседовал с Аминой, но больше ни с кем; по-видимому, он питал к ней теперь еще более сильное чувство привязанности и заботливости, чем раньше.

Прошел еще день, и опять их пригнало ветром ближе к берегу, а когда ветер спал, понесло течением от берега – тогда команда взбунтовалась и, не слушая ни угроз, ни увещаний Кранца и Филиппа, выбросила в море все, что было из провианта и запасов, кроме одного бочонка спирта и оставшегося запаса воды, и затем удалились на передний конец плота с мрачными, угрожающими лицами и все о чем-то совещались между собой.