Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

Он пришел ко мне в день коронации, во время последней примерки торжественного одеяния.

Я так волновалась, что буквально сходила с ума, мое тело было словно натянутая струна лютни. Швеи кружили вокруг моего платья из золотой парчи с мелким узором, вышитым серебряной нитью, служанки вплетали золото мне в волосы, расчесывали мои распущенные рыжие кудри, рассыпавшиеся по плечам и ниспадающие на спину. Я осторожно поглядывала на него, пока он пожирал меня глазами, словно акула, подбирающаяся к тонущему моряку.

– Вон! – громко хлопнув в ладоши, велел он таким тоном, что никто даже не подумал его ослушаться.

И они, женщины, привыкшие сызмальства потакать мужским капризам, не удостоив и взглядом меня, свою королеву, попросту исчезли из покоев.

Когда за ними закрылась дверь и мы остались наедине, он обнял меня, взял меня на руки и нежно, бережно опустил на постель. Я почувствовала, как он всем телом прижимает меня к мягкой перине.

– Об этом дне я мечтал очень, очень долго, – сказал он, раскладывая мои локоны по подушкам, как будто они были сияющими лучиками солнца моего лица, после чего наклонился и поцеловал обе мои груди, не прикрытые низким квадратным вырезом лифа. – О том дне, когда я займусь наконец любовью с королевой, королевой моего сердца.

Я тяжело вздохнула и обвила руками его шею, чувствуя, как под моими юбками вновь разгорается жар страсти от его прикосновений.

– Ты – моя, – прошептал он, осыпая мое лицо горячими поцелуями.

Сквозь полуопущенные ресницы я видела, как за словно украшенными алмазной пылью окнами падал снег. Часть меня хотела выскочить нагишом на холод, чтобы погасить лихорадку желания, но я не могла сопротивляться настойчивости его тела, лежавшего на мне, и уверенным рукам, уже поднимающим мои юбки.

– Ты – моя, – снова прошептал он, – только моя!

– Нет! – Я с силой сбросила его с себя, так, что он упал с кровати и ушиб локоть, ударившись о каменный пол.

Я же вскочила на ноги и подошла к окну, ища спасения в уединении. Я задыхалась и раскраснелась, как будто сегодня был летний знойный день, а потому резко распахнула окно, не боясь, что оно разобьется о стену, и высунулась наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Вцепившись ногтями в каменный подоконник, я наслаждалась дикими порывами ветра, трепавшими мои волосы, а снег все падал и падал… Я дышала так, словно очень, очень долго, до боли в легких, задерживала дыхание. Воздух был обжигающим и леденящим одновременно. Я прикрыла веки и попыталась вновь прислушаться к голосу разума, взывая к своему здравому смыслу, словно к маленькой голодной птичке, скачущей по покрытому снегом подоконнику в поисках хлебных крошек, несмотря на кошку, мирно посапывающую у камина подле окна.

– Елизавета, – вновь раздался голос Роберта; он взял меня за плечи, притянул к себе, закрыл окно и попытался пригладить мои буйные кудри своими ласковыми руками. – Тебе нечего бояться, – сказал он терпеливым, даже покровительственным тоном, как будто успокаивая ребенка, – пойдем в постель, позволь мне…

– Нет! – Я резко сбросила его руки, прошла мимо него к двери, распахнула ее и позвала швей обратно. – Кто нынче в Англии король? – спросила я женщин, когда они вернулись.

Они нахмурились и озадаченно посмотрели на меня.

– В Англии нет короля, – ответила одна из них. – Ваше величество – королева Англии.

– Вот именно! – воскликнула я. – В Англии нет короля, я – ее королева, а не лорд Роберт либо кто-то еще, и я не велела вам покинуть покои!

Они рухнули передо мной на колени, прося прощения, у нескольких даже слезы выступили на глазах. Женщины молили о прощении, клянясь и божась, что у них и в мыслях не было меня обидеть.

– Вы прощены, – смилостивилась я, но затем мой голос вдруг зазвучал жестко и неумолимо: – Но я желаю, чтобы подобное больше никогда не повторялось. А теперь давайте закончим с этим платьем, волнение – еще не повод давать отдых вашим иголкам.

Я вновь взобралась на низенький табурет, и мы продолжили примерку.

– Лорд Роберт, – холодно сказала я, даже не глядя на него, – вы можете идти, это женские дела, так что вашего присутствия здесь не требуется.

Когда он ушел, я стала пристально вглядываться в женщин, копошившихся у моих ног, опасаясь, что они почувствуют исходящий от меня запах чужого тела или обнаружат еще какие-то признаки разгоревшихся в этих покоях страстей. Я глубоко дышала и смотрела прямо на стену перед собой, гадая, отчего я обречена на извечную борьбу чувств. Другим женщинам жизнь казалась такой простой… Но я – не одна из них, мне нужно нечто большее. Найду ли я когда-нибудь золотую середину, точку равновесия, что позволит мне быть в жизни и женщиной, и королевой, жить в счастье и гармонии?

Часто я не могу сомкнуть глаз по ночам, потому что ни тело мое, ни душа не знают покоя. Мне хочется спать, но я не могу, потому как мысли мечутся в моей голове, словно обезумевшие летучие мыши. И тогда я чувствую себя такой одинокой, как будто сражаюсь с целым миром, тщетно пытаясь вписаться в рамки, определенные для меня самой природой. Я хотела любви, хотела страсти, но не только их – я хотела еще и контролировать свой любовный пыл, чтобы не стать рабой чувств и не сгореть в пламени страсти. Я не хотела потерять себя и все, чем дорожу, в этом огне, и не хотела, чтобы мужчины, обуздав и объездив, поставили меня в конюшню, как породистую кобылу.

Я должна быть единственной хозяйкой своей жизни и Англии, я не потерплю рядом с собой другого господина – а именно таким господином и хочет стать каждый из моих почитателей, пытаясь добыть самый драгоценный трофей – мою корону, дабы увенчать ею свою голову. Да и кто бы устоял перед соблазном стать хозяином не одного несчастного поместья, но целого королевства? Кого бы я ни выбрала себе в мужья, этот мужчина непременно заберет у меня самое дорогое; с ним я перестану быть святыней для своего народа и превращусь в королеву-супругу и попрощаюсь с титулом царствующей королевы, по праву принадлежащим мне от рождения. Если я выйду замуж, то все решения станет принимать мой супруг, именно за ним всегда будет оставаться последнее слово, и никто на свете не станет больше выслушивать мое мнение. Даже когда я взвою от боли одиночества, то обязательно напомню себе о том, что холодная постель лучше жизни в тени того, кто украл мое право и судьбу, надев мне на палец золотое кольцо и водрузив мою корону себе на голову, не придавая даже тому особенного значения. Я – Елизавета, Елизавета I, и мне предначертано вечно semper eadem, «жить в одиночестве».

15 января 1559 года – день моей коронации. День, который навсегда останется в моей памяти как самый счастливый, теплый и солнечный день моей жизни, хотя на самом деле зимние небеса были как серая тоска. Я отлично помню то морозное утро, помню, как мы вышли из Тауэра, чтобы медленно прошествовать по улицам Лондона к Вестминстерскому аббатству в сопровождении пышной процессии и поющего хора.

Когда я подала Роберту руку, чтобы тот помог мне забраться в портшез, пока Кэт возилась с моим длинным тяжелым парчовым шлейфом, подбитым горностаевым мехом и расшитым золотом и серебром (а длина его составляла тридцать два ярда – не более и не менее!), в тауэрском зверинце вдруг оглушительно заревели львы.