Князь из десантуры - Тимур Максютов

Рослый невольник, стоявший рядом с Дмитрием, прошептал:

– Этим повезло, в городе останутся. Я согласен хоть всю жизнь дерьмо на поля таскать, лишь бы не в рудник. Или, не дай бог, к Синим Платкам попасть. Там сразу – погибель.

– Что ещё за платки? – удивился Ярилов.

– Да есть такие, басурмане заморские. Делают вид, что купцы, а на самом деле – разбойники, корабли грабят. Самых здоровых берут, не торгуясь. Рабов на вёсла сажают, всю кровушку с потом выжимают, душегубы. Кормят плохо, что не так – сразу в плети. Два-три плавания, никто больше не выдерживает. Постоянные покупатели тут. О, помяни чёрта, он и выскочит! Идут. Видишь, лица прячут, чтобы никто не узнал.

Невольник забормотал молитву, закрестился. Ссутулил плечи, чтобы казаться ниже.

К толпе уверенно подошли несколько человек в богатой одежде, с дорогими саблями на поясах. Головы замотаны синей тканью, только недобрые глаза поблескивают. Сразу видно – бойцы: походка расслабленная, кошачья. Зеваки расступались, стараясь отодвинуться подальше от опасных гостей: сам собой образовался коридор до помоста. Встали молча, сложив руки на груди.

Перс углядел богатых покупателей, бросился к рабам, шипя на охранников:

– Давай самых здоровых на помост. Ярилу, франка, этих троих ещё. Да живее, живее!

Дмитрий понял, что пропали все надежды попасть к хозяину-раззяве, от которого можно сбежать в первую же ночь. Обречённо поднялся по дощатым ступеням, гремя опостылевшими оковами.

Синие Платки вдруг оживились: стоявший впереди широкоплечий, явно старший, дёрнул высокого соседа за рукав, что-то горячо зашептал тому на ухо. Но высокий, кажется, не слушал предводителя: во все глаза смотрел на сгрудившихся отдельной кучкой пленённых в деревеньке бродников женщин и подростков.

Широкоплечий вышел вперёд, глухо заговорил сквозь платок:

– Эти две орясины, – ткнул пальцем в Ярилова и тамплиера, – почём?

– Отличный выбор, уважаемый, – торопливо заговорил работорговец, – великолепные экземпляры! Сильные, выносливые, каждый стоит двоих. Умелые гребцы.

– Короче, – оборвал главарь Платков, – сколько?

– Пятьдесят монет за двоих, – подобострастно заглядывая в глаза, лебезил краснобородый, – только для вас, доблестный тигр морей, такая низкая цена. А всего за сто монет отдам всех пятерых!

– Тридцать пять. За этих двоих. Моё последнее слово. – Синий Платок говорил отрывисто, будто клинком пластал мясо.

Работорговец сложил ладони, закатил глаза:

– Видит аллах, это недостойная цена для такого роскошного товара! Добавьте хотя бы десять монет.

– Добавлю. Саблей по твоей пустой башке.

Перс испуганно отшатнулся, забормотал:

– Конечно, конечно! Я просто пошутил. Тридцать пять.

Пока перс пересчитывал новенькие золотые кругляши, пробуя каждый на зуб, высокий разбойник что-то шептал на ухо широкоплечего. Главарь кивнул, спросил нарочито лениво у продавца, показав пальцем на жильцов сожжённой Плоскиней деревеньки:

– Вот эта кучка полудохлых баб и зверёнышей. Сколько?

Краснобородый удивлённо отвалил челюсть. Ответил не сразу:

– Несомненно, благородный господин лучше знает, кого ему сажать на вёсла. Тут четырнадцать человек. Всего лишь сто монет за всех.

Широкоплечий крякнул. Помолчал и сказал:

– По рукам. Вот восемь монет задатка, остальное завтра. Не вздумай кого-нибудь продать из них, или твоей рыжей метлой будут давиться рыбы.

Перс испуганно схватился за ухоженную бороду, закивал:

– Да как же можно! Всё будет в лучшем виде, иначе не видать мне ласковых гурий в раю.

Повернулся к примолкшей толпе, крикнул:

– На сегодня торг закончен! Прошу завтра с утра приходить, будет ещё много интересного.

Недовольные покупатели разбредались, удивлённо обсуждая внезапный интерес Синих Платков к женщинам и детям, абсолютно бесполезным в их опасном ремесле.

Главарь ткнул Анри в спину:

– Давай пошевеливайся, увалень заморский. Мы тебя быстро отучим лениться. До нашего постоялого двора тут шагов пятьсот.

Тамплиер сверкнул синими глазами.

– Даже в цепях, отягощающих мои члены, я не перестаю быть шевалье, и не потерплю оскорблений! Вели расковать меня, дай мне меч, и мы посмотрим, кто из нас увалень.

Главарь, однако, не рассердился. Поглядел на Дмитрия. Неожиданно подмигнул и рассмеялся.

Задорно и очень знакомо.

* * *

У еврея жизнь – не сахар. А в эпоху перемен – даже не селёдка. Ой-вэй! Когда Котян бежал со своим народом от монгольского гнева за Днепр, Шарукань опустела. Совсем редкими стали купеческие караваны, в шумной когда-то корчме всем известного жидовина Юды было тихо, никто не заказывал кувшинчик пива и не требовал места для ночлега. Вместе с постояльцами исчезли из комнат клопы, а из хозяйского кармана – серебряные монеты.

Юда погрустил да и продал за бесценок корчму, откопал горшочек с накопленным золотом, посадил на телегу разноглазую доченьку Хасю и отправился в Согдею, искать лучшей доли.

Местный кагал, умасленный скромным подношением на нужды синагоги, принял соотечественника благосклонно, помог приобрести таверну у вдовы кривого Джакопо, собравшейся домой, в Венецию. Юда очень быстро сообразил, где можно дёшево купить чуток подкисшее вино, завёл связи на рыбацком рынке и приспособился приходить туда к закрытию, чтобы забрать за бесценок начинающий пованивать улов. Ну, а пиво он всегда умел варить, обходясь минимальным набором – водой да молитвами.

Приходилось спать урывками и насмерть торговаться за каждую медную монетку, зато дело пошло: в таверне постоянно толпились жаждущие матросы купеческих кораблей и скользкие типы с бегающими глазками; по вечерам заглядывали перехватить кувшинчик пива уставшие приказчики с рынка; в специальном помещении для чистой публики солидные купцы неспешно обговаривали сделки. Были и тайные комнаты, которые Юда сдавал в аренду женщинам воздушного поведения. Теперь в тёмных коридорах корчмы можно было встретить мастериц постельных утех с лицами, покрытыми толстым слоем дешёвой пудры: приходилось маскировать шрамы морщин, полученные в тяжких сражениях за платное наслаждение…

Вот и сегодня жидовин встал до рассвета, проводил с поклонами аланских караванщиков, потом поругался с продавцом прогорклой муки и надавал подзатыльников сонному поварёнку:

– Куда ты сыпешь столько муки, или у тебя трясутся руки? Воды побольше, тесто воду любит!

– Хозяин, в прошлый раз вы говорили, что пиво воду любит, – пробурчал мальчишка и получил ещё пару затрещин за болтливость.

Запыхавшийся Юда вышел проветриться за ворота на мощённую булыжником улицу (привратник сразу выкатил колесом чахлую грудь и приобрёл бравый вид). Камень ещё помнил ночную прохладу, здесь было легче дышать, чем в чадной кухне, но солнце уже стремительно карабкалось в зенит и набирало силу. Жидовин разглядел приближающихся Синих Платков, расплылся в счастливой улыбке: постояльцы платили щедро и жили вторую неделю. Широкоплечий главарь ловцов удачи хмыкнул: