Диктатор - Роберт Харрис

– Моя дорогая девочка, не говори, что это вся твоя свита… Как твоя мать могла допустить такое?! – возмутился мой друг. – Тебя могли ограбить по дороге или сделать что-нибудь похуже!

– Теперь нет смысла беспокоиться об этом, отец, – возразила молодая женщина. – Я здесь, цела и невредима, не так ли? И то, что я снова тебя вижу, стоило любого риска и любых неудобств.

Путешествие показало силу духа, который горел в этом хрупком теле, и вскоре присутствие Туллии осветило весь наш дом. Комнаты, закрытые на зиму, начали мыть и переустраивать. Появились цветы, еда стала лучше, и даже юный Марк пытался вести себя воспитанно в ее обществе. Но еще важнее улучшений в домашнем хозяйстве было то, что Цицерон воспрянул духом. Туллия была умной молодой женщиной: родись она мужчиной, из нее вышел бы хороший адвокат. Она читала поэтические и философские произведения и – что было сложнее – понимала их достаточно хорошо, чтобы отстаивать свою точку зрения в дискуссиях с отцом. Она не жаловалась на свои беды, а лишь отмахивалась от них.

«По-моему, таких, как она, земля еще не видывала», – писал Цицерон Аттику.

Чем больше он восхищался дочерью, тем меньше мог простить Теренции то, как та обращалась с нею. Время от времени он бормотал мне:

– Что за мать позволяет своей дочери путешествовать на сотни миль без сопровождения? Или сидит сложа руки и допускает, чтобы ее унижали торговцы, чьи счета она не может оплатить?

Однажды вечером, когда мы ужинали, он напрямик спросил Туллию, чем, по ее мнению, можно объяснить поведение Теренции.

Та ответила просто:

– Деньгами.

– Но это же нелепо! Деньги – это так унизительно!.. – воскликнул оратор.

– Она вбила себе в голову, что Цезарю понадобятся огромные суммы, чтобы оплатить расходы на войну, и единственный способ, которым он их раздобудет, – конфискуя собственность своих противников, а ты среди них главный.

– И поэтому она оставила тебя жить в нужде? Какая в том логика?

Туллия поколебалась, прежде чем ответить.

– Отец, последнее, чего я хочу – это добавлять тебе тревог, – сказала она наконец. – Поэтому до сего момента я ничего не говорила. Но теперь ты кажешься сильнее и, думаю, должен знать, почему я решила приехать и почему мать хотела меня остановить. Они с Филотимом расхищали твое имущество месяцами – может быть, даже годами. Не только ренту с твоих имений, но и сами твои дома. Некоторые из них ты теперь вряд ли узнаешь – они почти полностью обобраны.

Первой реакцией Цицерона было недоверие.

– Этого не может быть! Почему? Как она могла так поступить?!

– Могу лишь передать ее слова: «Благодаря собственной глупости он может докатиться до разорения, но я не позволю захватить с собой меня».

Затем, немного помолчав, Туллия тихо добавила:

– Если хочешь знать правду, я считаю, что она забирает обратно свое приданое.

Вот теперь мой друг начал понимать сложившуюся ситуацию.

– Ты хочешь сказать, что она со мною разводится?

– Не думаю, что она окончательно решила. Но, полагаю, принимает меры предосторожности на тот случай, если дело до такого дойдет и ты больше не захочешь ее обеспечивать.

Туллия наклонилась через стол и схватила Цицерона за руку:

– Попытайся не слишком сердиться на нее, отец. Деньги для нее означают лишь независимость. Она все еще сильно привязана к тебе, я знаю.

Марк Туллий, будучи не в силах совладать со своими чувствами, покинул стол и вышел в сад.

Из всех бед и предательств, обрушившихся на Цицерона за последние годы, это было самым худшим. Оно увенчало крах его удачи и заставило его оцепенеть, и ему было еще труднее оттого, что Туллия умоляла ничего не говорить об этом до тех пор, пока он не встретится с Теренцией лицом к лицу, иначе мать узнает, что это она обо всем рассказала. При этом перспектива такой встречи казалась весьма отдаленной.

А потом, совершенно неожиданно, как раз когда нам начала досаждать летняя жара, пришло письмо от Цезаря.

«Цезарь, диктатор, – Цицерону, императору. Я получил несколько посланий от твоего брата, который жалуется на твою нечестность по отношению ко мне и настаивает, что если б не твое влияние, он никогда не обратил бы против меня оружие. Я переслал эти письма Бальбу, чтобы он передал их тебе. Можешь сделать с ними все, что пожелаешь. Я помиловал твоего брата и его сына. Они могут жить, где захотят. Но у меня нет желания возобновлять с ним отношения. Его поведение в отношении тебя подтверждает то невысокое мнение, которое начало у меня складываться о нем еще в Галлии.

Я двигаюсь впереди своей армии и вернусь в Италию раньше, чем ожидалось, – в следующем месяце, высадившись в Таренте. Надеюсь, тогда нам удастся встретиться, чтобы раз и навсегда уладить дела, касающиеся твоего будущего».

Туллия очень взволновалась, прочитав то, что назвала «красивым письмом». Но ее отец втайне был озадачен. Он надеялся, что ему дозволят тихо, без шумихи, вернуться в Рим, и с ужасом смотрел на перспективу личной встречи с Цезарем. Диктатор, без сомнения, был настроен достаточно дружелюбно, хотя окружающая его шайка была грубой и наглой. Однако никакая вежливость не могла скрыть сути: Цицерону придется умолять завоевателя, ниспровергшего конституцию, сохранить ему жизнь.

Тем временем почти каждый день из Африки прибывали новые сообщения о том, что Катон собирает огромную новую армию, чтобы продолжать дело республики.

Ради Туллии мой друг изобразил жизнерадостный вид – только чтобы предаться мучительным угрызениям совести, едва она отправилась в постель.

– Ты знаешь, что я всегда пытался держаться верного курса, спрашивая самого себя, как история оценит мои поступки, – сказал он мне. – Что ж, в данном случае я могу не сомневаться в ее вердикте. История скажет, что Цицерона не было с Катоном, на стороне правого дела, потому что в конце Цицерон стал трусом. О, как же я все испоганил, Тирон! Я искренне считаю, что Теренция совершенно права, спасая все, что можно, с потерпевшего крушение судна и разводясь со мною.

Вскоре после этого Ватиний принес вести о том, что Цезарь высадился в Таренте и желает видеть Марка Туллия послезавтра.

– Куда именно нам отправиться? – спросил оратор.

– Он остановился на старой вилле Помпея у моря. Ты знаешь ее? – спросил его гость.

Цицерон кивнул. Без сомнения, он вспоминал свой последний визит туда, когда они с Помпеем швыряли камешки в волны.

– Я ее знаю, – сказал он тихо.

Ватиний настоял на том, чтобы предоставить нам военный эскорт, хотя мой друг и сказал, что предпочел бы путешествовать без помпы.

– Нет, боюсь, об этом не может быть и речи: в округе слишком опасно. Надеюсь, мы вскоре встретимся при более счастливых обстоятельствах. Удачи с Цезарем. Ты сочтешь его милосердным, я уверен.