Мила Рудик и Магический Синод - Алека Вольских

— Разве ты не уверен, что его убил Гурий с помощью своего чароита?

— Если это сделал он, то мы узнаем об этом, когда он придет в себя, — не ответив прямо на вопрос, сказал Вирт. — Если не он, то его камень будет чистым. И мы опять-таки узнаем об этом, когда он даст пароль к перстню. Но пока официально считается, что магического проводника, с помощью которого убили Некропулоса, у Обвинения нет.

Подождав, пока чай немного остынет, Мила залпом выпила почти полчашки, чувствуя, как по телу расходится теплая волна и отступает холод, который проскользнул сюда вместе с ней с промозглых улиц города.

— Следующее заседание будет двадцать первого, — произнесла она. — Кого ты собираешься вызывать свидетелями?

Вирт кашлянул и многозначительно посмотрел на Милу.

— Тебя.

Руки Милы, держащие чашку, опустились. Какое-то время она не отрывала взгляда от своего Защитника.

— Ви-и-ирт, — почти шепотом протянула Мила.

Он мягко улыбнулся.

— Не волнуйся. Мы встретимся с тобой накануне следующего заседания и обсудим, что и как тебе нужно будет говорить.

Мила на середине задержала вырвавшийся из ее груди вздох.

— Если ты вызываешь меня, значит… Больше свидетелей нет? Это всё? На следующем заседании Магический Синод уже будет решать, виновна я или нет?

Он покачал головой.

— Тебе сейчас семнадцать. По закону Триумвирата несовершеннолетнему члену магического сообщества приговор выносить нельзя. Для этого придется ждать, когда тебе исполнится восемнадцать, так что вынесение приговора будет отложено до марта или даже до апреля. Тогда и состоится последнее заседание суда, на котором судьи огласят свое решение по твоему делу.

Мила почувствовала вдруг невероятную легкость оттого, что у нее впереди еще столько времени, но почти тотчас же нахмурилась.

— Погоди, Вирт. А если бы ты не добился, чтобы меня выпустили на свободу, я до марта сидела бы в Менгире взаперти?

Вирт сочувственно склонил голову, словно давая понять, что она догадалась верно.

— Я только сейчас поняла, что ты для меня сделал.

Вирт рукой откинул со лба длинные пряди черных волос.

Выглядело так, словно этим жестом он пытался снять невидимый покров беспокойства.

— Я пойму, что сделал что-то для тебя, не раньше, чем прозвучит оправдательный приговор. — Заметив тревогу на ее лице, он поспешил добавить: — Сейчас все идет хорошо, но нельзя расслабляться раньше времени. Думала ты об этом или нет, не знаю, но для меня все более очевидно, что тебе подстроили ловушку в доме твоего учителя. И хоть ты и не говоришь об этом, но я и сам догадываюсь, кто может за всем этим стоять.

Мила на секунду затаила дыхание, поняв, на кого намекает Вирт.

— А раз так, то впереди нас еще могут ожидать неприятные сюрпризы, — закончил он.

Вернув чашку на стол, Мила поежилась в кресле, почувствовав, что приятное тепло вновь ушло из ее тела. Но теперь она не была уверена, что ее слегка трясет от холода, а не от напряженности.

Миле не стоило большого труда догадаться, что Вирт говорил о Многолике. Более того — она знала, что он прав. Не было сомнений: Многолик где-то рядом, затаился, спрятался, но он близко — настолько, что может следить за ней и плести свои паучьи сети, чтобы поймать ее. Она ведь нужна ему. Мила не забыла: он обещал, что они скоро встретятся. Ведь Многолик так и не получил того, что хотел, — ее Метку. У него не было причин отказываться от своих планов. А за ней он придет хотя бы только для того, чтобы отомстить за неудачу, которая постигла его в руинах Харакса.

— Ну, по крайней мере, впереди еще уйма времени, верно? — пожала плечами она, отгоняя тяжелые мысли. — Целых полгода.

Вирт помолчал.

— У тебя еще были видения с ордалиями? — наконец спросил он.

Мила отрицательно качнула головой.

— Нет.

— Можешь кое-что сделать?

Мила удивленно вскинула брови.

— Да, конечно.

— Пообещай, что будешь мне рассказывать обо всех своих видениях, — попросил Вирт. — Это может помочь. Обещаешь?

Мила кивнула.

— Хорошо.

За окном прогремел гром. Мила повернула голову, стараясь не думать о том, что ее может ждать через шесть месяцев, и посмотрела на затянутое грозовыми тучами небо. Ее мысли устремились в другом направлении.

Где-то поблизости был Многолик. Он снова хотел навредить ей — больше просто было некому. Сейчас он пытался сделать это руками Мстислава. Но Мила по-прежнему не знала этого наверняка. Почувствовав внезапно, что она не желает просто сидеть на месте и со страхом ждать, какая участь ее постигнет по окончании суда, Мила решила, что пора заняться своими подозрениями насчет Мстислава.

И она уже даже знала, к кому обратится с этим в первую очередь.

Пообедав, Мила, Ромка и Белка уединились на Заброшенной террасе — погода снова огорчила дождем, и запланированную еще с утра прогулку на Летающей беседке друзья вынуждены были отменить.

В Думгроте Заброшенную террасу не любили и старались избегать из-за пугающих слухов, которыми было овеяно это место, поэтому сейчас, как и обычно, она пустовала. Скамейки здесь были покрыты толстым слоем пыли, и ребята, чтобы не пачкать накидки и школьную форму, сели на спинки, поставив ноги на сиденья.

Белка увлеченно рисовала очередной портрет Вирта. Мила, наблюдая, как дождевые капли стекают по листьям плюща, которым заросла почти вся терраса, доедала булку с яблочной начинкой, прихваченную из столовой. Ромка читал свежий выпуск «Троллинбургской чернильницы» — каким-то образом он ухитрился сбегать за газетой во время обеденного перерыва.

— О чем пишут? — поинтересовалась Мила.

— О твоем суде и о профессоре Безродном, — не отрываясь от чтения, ответил Ромка.

Уже донеся до рта булку с яблоками, Мила опустила руку.

— И что пишут?

Она пристально посмотрела на Ромкин профиль. Линии его лица сейчас казались слишком строгими, словно само лицо было высечено из камня.

Они говорили о Гурии вчера весь вечер. Но, как показалось Миле, отношение Ромки к учителю боевой магии так и не стало прежним.

— Так что пишут? — повторила Мила, когда Ромка не ответил.

— Правду, — холодно сказал он наконец.

Какое-то время Мила молча смотрела на булку в своих руках, невольно слушая, как шуршит по бумаге карандаш Белки, слишком увлеченной рисованием, чтобы отвлекаться на разговор друзей.

— Ром… — начала она. — Гурий изменился. Очень.

Она услышала, как Лапшин вздохнул, и подняла на него глаза. С громким шелестом, резко и раздраженно он сложил газету.