Одна маленькая ложь - К.-А. Такер

Эштон берет мою ладонь в свою, поочередно целует все пальцы и смотрит на меня пристальным взглядом:

– Значит, ты понимаешь, почему я целую неделю копался в пыльных коробках у тренера на чердаке?

Душу мою наполняет тепло. Какой же он трогательный! Если честно, я не знаю на все сто, почему он это сделал, разве что хотел доставить мне радость. Но я точно знаю, что это значило для меня, ведь я тогда совершенно запуталась в своих чувствах.

– Потому что ты безумно в меня влюблен? – повторяю я то, что он сказал тогда на лекции, и подмигиваю, давая понять, что я шучу.

Но Эштон не ухмыляется и не усмехается, не воспринимает это как шутку. Он смотрит на меня серьезно и искренне, наклоняется и целует в нижнюю губу.

– Ты сама знаешь. – И он целует меня со всей страстью.

Я забываю обо всем на свете.

– Знаешь, мне уже почти не больно, – бормочу я, когда он отрывается от моих губ. Со стоном он начинает целовать меня в горло, грудь, живот, возбуждая мое желание в десятый, сотый, тысячный раз с тех пор, как мы оказались у него в кровати.

И в этот момент в дверь снова стучат.

– Ас, открывай! Я знаю, ты дома. – Пауза. – Не могу найти Ливи. И на звонки не отвечает.

Черт.

Это Коннор.

Ни разу о нем не вспомнила. Ни разу с тех пор, как вошла сюда.

– Не откроешь дверь сам через пару минут, открою на хрен ключом.

Мы с Эштоном переглядываемся: вспыхнувшее пламя залили ведром ледяной воды.

Эштон тихо чертыхается и оглядывает комнату. Повсюду разбросаны мои вещи.

Дружно слезаем с кровати и начинаем их собирать. Даже если Коннор пьян в стельку, он наверняка узнает мой костюмчик.

Эштон протягивает мне мой плащ. Какое счастье, что я додумалась вчера его надеть. По дороге в общежитие длинный черный плащ прикроет меня всю.

– Спрячься в ванной. А я постараюсь его побыстрее спровадить, – шепчет он и нежно меня целует.

Спешу в ванную, а Коннор уже гремит ключом в замке.

– Иду! – кричит Эштон.

Закрыв и заперев дверь ванной, перевожу дыхание и начинаю одеваться. Отсюда мне все прекрасно слышно.

– Эштон, да прикройся же! А то меня сейчас вырвет, – ворчит Коннор, и я морщусь. Интересно, а ходить голышом любит только Эштон или все парни? – Приятель, что с тобой вчера случилось?

Слышу, как хлопает дверца шкафа: наверное, Эштон надевает шорты. И даже сейчас, когда я вся на нервах, не могу не подумать о том, как я их с него стяну, лишь только Коннор уйдет.

– Настроения не было, – тихо говорит Эштон.

– Ты… один?

– Увы.

– Насколько я помню, вечеринка удалась. Хотя помню я маловато. – Пауза. – Похоже, я все на хрен испортил. И Ливи на меня обиделась.

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, а в душу закрадывается тревога. Не хочу все это слышать.

– Да? Плохо дело. – Эштон непревзойденный артист: судя по голосу, ему все равно.

– Да. Думаю, по пьяни я был слишком напорист. Она рано ушла с вечеринки и теперь не отвечает на звонки и эсэмэски.

– Дай время – и она остынет.

– Пожалуй, ты прав. Но я обязательно должен ее сегодня увидеть. Хочу убедиться, что все в порядке.

Нет, Коннор. Нет и не было никакого порядка. Вздыхаю. Жаль, что нельзя до конца дней укрыться в комнате Эштона, хотя эта мысль не раз приходила мне в голову. Надо одеться и вернуться в общежитие, чтобы раз и навсегда покончить с Коннором.

Он сам дал мне прекрасный повод.

Я могу обвинить во всем Коннора. Он был слишком напорист. Он же понимает, что я не хочу торопить события, а сам зажал меня, как тринадцатилетний подросток в туалете. Все складывается как нельзя лучше. Это не моя вина. Он решит, что сам во всем виноват. Он…

Вздыхаю и бросаю взгляд в зеркало. На меня смотрит женщина в черных гетрах с растрепанными волосами а-ля «я только что лишилась невинности, а потом и нескольких прядей волос». Она прячется в ванной, а ее бойфренд за стеной волнуется, не случилось ли с ней что-нибудь, вместе со своим лучшим другом, смуглым красавцем со сложной судьбой, в которого она влюбилась как кошка. А думает эта особа только о том, как бы свалить всю вину на другого.

Я не знаю, кто эта женщина.

Слышу, как за стеной тяжко вздыхает Коннор. Представляю себе, как он чешет затылок. Коннор такой предсказуемый.

– Просто я… Думаю, я ее люблю.

Резко наклоняюсь вперед, словно меня ударили под дых. Боже праведный. Он сказал это. Сказал вслух. В глубине души я этого и боялась. А теперь это случилось. Боюсь, меня сейчас стошнит. Серьезно, еще пара секунд – и я зависну над раковиной.

Коннор этого не выдержит.

Коннор этого не заслуживает. Может, он мне и не подходит, но такого он не заслуживает. И, тем не менее, что бы я ни говорила, кого бы ни винила – себя или его, я все равно сделаю ему больно. Надо смириться с этой мыслью, потому что, как бы там ни было, мы с ним расстаемся.

С удивлением слышу раздраженный голос Эштона:

– Коннор, ты ее не любишь. Ты только думаешь, что любишь. Ты же ее совсем не знаешь.

Мое отражение кивает мне в зеркале. Соглашается с Эштоном. Это верно. Коннор совсем меня не знает. Не знает меня так, как Эштон.

– Что ты несешь? Это же Ливи. Ну, разве можно ее не любить? Она такая хорошая, ну просто само совершенство.

Закрываю глаза. Коннор, ты меня совсем не знаешь. Надеваю плащ, запахиваю полы и хочу поскорее ощутить тепло Эштона.

После долгой паузы слышу, как скрипнула кровать, и Эштон говорит:

– Да. Я уверен, с ней все в порядке. Пойди и поищи ее в кампусе. Может, она в библиотеке. А телефон сел.

– Да. Ты прав. Спасибо за поддержку, брат.

С облегчением выдыхаю и прислоняюсь к стене.

– Попробую еще разок ей позвонить.

Телефон.

Черт!

Смотрю на свое отражение – на эту незнакомку – как она на глазах становится белой как мел, а в сумочке за стеной раздаются звонки. Сумочка лежит на прикроватном столике Эштона.

Телефон звонит звонит звонит А потом замолкает:

Мертвая тишина.

Как на кладбище. Как будто наступил-таки конец света и на всей земле осталась одна я.

Потом я слышу, как Коннор спрашивает:

– А откуда здесь сумка Ливи? – Ни разу не слышала еще у него такого голоса. Не знаю, как его описать, но только вся холодею от ужаса.

– Она заглянула поздороваться и, видно, забыла. – Да, Эштон горазд врать, но только сейчас этот номер у него не пройдет.