CC – инквизиция Гитлера - Гвидо Кнопп

Но сзади напирали люди, их становилось все больше в мнимой душевой, куда охранники заталкивали новые партии обнаженных. В тесноте раздавались крики — теперь начинали осознавать, что происходит, и те, кто находился снаружи. Но дороги назад не было. С этой минуты начиналась работа «обученных дезинфекторов», как называл Гесс санитаров СС. Они и были, собственно, палачами. Санитары спешно доставали из санитарных грузовиков жестяные банки с ядовитыми зеленовато-голубыми кристаллами. Сквозь отверстия наверху Циклон «Б» высыпался в камеру. Затем убийцы могли наблюдать через небольшое смотровое оконце предсмертную агонию своих жертв.

«Шема Израель!» — «Услышь нас, Израиль!» — этот последний крик евреев, могла расслышать горстка наблюдателей, следивших за их мучительной гибелью. Эсэсовцы злорадно потешались над воплями и мольбами умирающих и кричали санитарам: «Добавьте им еще! Бросайте больше!»

Примерно через 20 минут наступала тишина, и врач СС произносил: «Все кончено». Люди были мертвы, работа врачей и санитаров сделана. В своей санитарной машине они уезжали с места совершенного преступления. После этого начиналась привычная работа так называемых зондеркоманд (особых групп), состоявших из узников-евреев, которых заставляли наводить идеальный порядок в газовых камерах для очередного сеанса удушения.

Шломо Драгон из зондеркоманды вспоминает сцены, непостижимые для разума нормального человека: «Входя в камеру, мы. порой слышали стоны, особенно когда начинали выволакивать за руки трупы наружу. Однажды мы нашли живого младенца, завернутого в подушку. Голова ребенка тоже была внутри подушки. После того как мы вытащили его из подушки, ребенок открыл глаза. Он был еще жив. Мы принесли сверток с этим ребенком обершарфюреру СС Моллю и сообщили, что дите дышит. Молль положил его на землю, наступил ему на горло и бросил в огонь. Я видел своими глазами, как он затоптал младенца. Тот еще шевелил ручками».

Здесь речь идет о таких «мертвоголовых» эсэсовцах, которые вечером уходили домой, чтобы там в уютной семейной обстановке проводить время, словно на службе ничего ужасного не совершили. Некоторые из них имели собственных детей.

Руководство СС не упускало из поля зрения и такой вопрос, как обязательное предоставление семьям эсэсовцев жилья на территории или по соседству с концлагерем.

Создавая для семей убийц как бы нормальные условия жизни рядом с местами гибели их жертв, начальство стремилось придать профессиональной «деятельности» лагперсонала видимость обычной трудовой занятости, ничем не отличающейся от любого другого вида труда.

Поэтому не случайно, главной обязанностью живущих при лагерях жен эсэсовцев считалось «активное участие в общественной жизни». После «работы» рекомендовалось членам семей СС наносить друг другу визиты, принимать пищу за общим столом, делать совместные прогулки и устраивать другие мероприятия по организации коллективного досуга.

Гудрун Шварц в своем исследовании о жизни женщин, проживавших с мужьями-эсэсовцами в лагерях, пишет: «Прочный семейный очаг как место, где сотрудник СС мог поразмышлять о собственном «я» и осмыслить свою беззаветную преданность выполнению общественных обязанностей, должен был способствовать поддержанию его душевного равновесия и дальнейшему продвижению по службе в аппарате уничтожения».

В Аушвице лагерное начальство стремилось прежде всего внушить злодеям, что их деятельность соответствует законам и принятому порядку в стране. В служебное время персоналу категорически запрещалось употреблять спиртные напитки и курить на территории лагеря. Так же строго осуществлялся контроль за соблюдением полицейского часа. Гесс призывал весь персонал СС неустанно следить за безупречностью внешнего вида.

В одном из его приказов говорится: «Обращаю внимание на то, что для всех членов СС и полиции, особенно из местных, ежедневное бритье является неотъемлемой частью установленной (формы одежды для лагеря. Неприглядный внешний вид подчиненного на службе недопустим со стороны любого начальника».

Сознательно проявляемая строгость по отношению к личному составу СС также была рассчитана на то, чтобы создать видимость законности во всем, что происходит внутри Черного ордена: «Рейхсфюрер СС подверг одного члена СС строгому аресту сроком на четыре недели за превышение установленной фюрером скорости для транспортных средств. Кроме того, рейхсфюрер наказал офицера СС, ответственного за это происшествие, тремя сутками домашнего ареста, потому что он не смог подчинить своей воле поведение шофера». Эту запись сделал для себя комендант Гесс на совещании у Гиммлера. Даже не полностью технически оборудованные велосипеды служили поводом для наказания. «Любой член СС, являясь владельцем велосипеда, обязан следить за тем, чтобы он был технически оснащен всем необходимым, что предусмотрено инструкцией (звонок, тормоз переднего колеса, задний красный свет и т. д.). В случае нарушения инструкции владелец велосипеда подвергается максимальному штрафу».

Педантичное следование самым незначительным мелочам в лагерной службе было также характерной особенностью всего процесса уничтожения.

После войны комендант Гесс не жалел крокодиловых слез, оплакивая себя: «Я не чувствовал себя больше счастливым человеком, когда в Аушвице началось массовое уничтожение». В своих воспоминаниях он утверждал, что когда он из-за нелегких трудов своих не находил себе места, то садился на скакуна и мчался навстречу ветру, чтобы «в дикой скачке вытряхнуть из себя ужасы лагерных будней».

Когда машина смерти в его лагере достигла наивысших оборотов, Гесс стал перепоручать свои ежедневные дела заместителю, а сам занимался планированием работ по дальнейшему расширению лагеря.

Держаться подальше от ужасов лагерных будней — это был один из способов, к которым прибегали некоторые руководящие чины СС, чтобы как-то облегчить свою жизнь. Для системы Аушвица было характерно и то, что «многие офицеры СС, как правило, даже не прикасались к заключенным. Например, Гесс старался их не замечать. Для него они не были людьми». Это слова Германа Лангбайна, бывшего узника Аушвица.

Некоторые офицеры заставляли других совершать злодеяния: «Были и такие, они никого никогда не избивали, но всячески поощряли мелких сошек, если те слишком старались при избиениях. Давали им дополнительные выходные, когда те в полной мере оправдывали возложенные на них надежды. Это был зловещий механизм», — свидетельствовал Лангбайн.

Очень многие преступники утешали себя тем, что убийство людей всего лишь нечто такое, что входит в их служебные обязанности и совершенно не должно их беспокоить в личном плане. Еврей из греческого города Салоники Моррис Венеция вспоминает: «Был у нас такой эсэсовец. Он был лучшим среди других. Он никогда нас не бил. Иногда даже давал нам сигарету, а мы — ему. Мы разговаривали и даже смеялись вместе… Он был действительно лучшим эсэсовцем, которого мы знали. Прямо-таки мировой парень. Но когда приводили больных (часто их было от 200 до 300 человек, которые подлежали расстрелу), то для него не было большего удовольствия, чем спуститься в подвал и без устали нажимать на спусковой крючок, чтобы всех их перестрелять».