Искра - Рейвен Кеннеди

И с Аурен тоже нужно будет разобраться.

Мне не нравится, как она смотрела на меня, или та отстраненность, за которой она скрывается. Ее изменила разлука со мной. Я считал, что мое влияние на нее не пошатнется после стольких лет тщательного обхаживания, обучения вести ее должным образом. И все же, проведя вдали от меня несколько недель, она сильно изменилась. Нужно будет напомнить, кому она действительно дорога, кто ее господин.

Раньше я никогда ее не бил, но она сама меня вынудила своими выходками за столом. Я смотрю на свою руку, словно ощущаю тот резкий удар по ее щеке. Выражение ее лица после того, как я это сделал…

Внутри появляется какое-то мерзкое чувство. Я не должен был позволить гневу так меня захлестнуть. Слишком многое зависит от каждой проведенной в этом королевстве минуты. Нужно поставить Аурен на место, не дать ей от меня ускользнуть.

Потому пусть пока похандрит. Пусть спокойно залижет раны вдали от любопытных глаз. Я отдалюсь и дам ей время, чтобы она все обдумала. Но Аурен оправится, так всегда было.

К тому же мне не сильно хочется видеть напоминание о своей оплошности на ее покрытом синяком лице. Пока я оставлю Аурен наедине с собой. Пусть успокоится. Рэнхолду даровано довольно много золота, чтобы прекратились разговоры, да и мне перед балом предстоит много дел.

В первую очередь надо разобраться с командиром Рипом. При каждой мысли о том, как он прикасался к ней, и что могло между ними произойти, пока они были вместе, вне зоны моей досягаемости, держа путь в Рэнхолд, я изнемогаю от жгучего раздражения.

Мои стражники и приближенные знают, что к Аурен запрещено прикасаться, потому я удостоверюсь, что командующий армией и Ревингер тоже это запомнят.

С досады я постукиваю пальцем по бедру.

Нужно покрепче схватиться за путы, которые так и норовят ослабнуть. Аурен, командир, Малина, Нивен. Два огромных королевства, нуждающиеся в неусыпном контроле.

Я осознавал, что будет непросто укрепить свой авторитет в Пятом королевстве. И все же с удовольствием преодолеваю этот вызов, и я его преодолею. На меньшее я не согласен.

Но мне неустанно что-то мешает. Каждый раз, когда показывается еще одна нить, приходится тщательно все планировать, чтобы она не запутала все остальное. Ах, если бы еще эти нити не было так трудно плести.

Я снова и снова сжимаю и разжимаю кулаки.

Мое внимание привлекает громкий скрип лестницы, и я перевожу взгляд на скульптора, который спускается, чтобы поднять молоток. Он стоит лицом ко мне, и я прекрасно его вижу.

При виде него меня переполняет глубоко укоренившаяся ненависть. Так происходит каждый раз, но я все равно сюда прихожу.

Я наклоняю голову, чувствуя, как зудят кулаки. Несколько недель я наблюдал за ним, за этим человеком, похожим на моего покойного отца. Отца, которого я ненавижу и по сей день, хотя от его тела сейчас остался лишь пепел, где-то разлетевшийся по выжженной пустыне.

Сперва я наблюдал за скульптором, потому что мне нравилось ощущение, будто мой отец лебезит передо мной, трудится у меня на глазах. Однако, возможно, я не заметил своих истинных намерений. Возможно, боги оставили его тут для меня, чтобы облегчить мои муки, когда я чувствую, что моя власть стирается. Чтобы напомнить, что я превзошел его и смогу превзойти что угодно и кого угодно.

Возможно, боги даровали ему лицо моего отца, чтобы я мог этим воспользоваться.

Я разжимаю кулаки, когда скульптор протягивает руку и стряхивает снег с ледяной глыбы. Капюшон слетает с его лысой головы, испещренной глубокими морщинами. Его белая борода кажется желтой на контрасте со снегом, глаза немного раскосые. Однако его взгляд ясный, а глаза моего отца всегда были налиты кровью, и под опущенными веками виднелись алкогольные вены.

Скульптор, словно почувствовав, что за ним наблюдают, поворачивает голову и встречается со мной взглядом, после чего отворачивается, склонив голову. Мой отец наклонялся, только чтобы избить меня ремнем или кувшином эля, который испивал до дна.

Порой я жалею, что оставил его гореть в нашей лачуге. Слишком быстрая смерть для такого, как он. Но, быть может, теперь я могу это исправить. Похоже, мне предоставили возможность разрушить властью другого человека, не нарушив притом ни одного своего плана. Мне преподнесли идеального человека, чтобы подвергнуть его наказанию.

Грудь переполняет мрачный восторг, и я поднимаю руку, подав знак своему главному стражу. Тот, всегда предупредительный, тут же подмечает мой жест и спешно останавливается перед беседкой.

– Сир?

– Тот мужчина, – кивнув, говорю я. – Уведи его в темницу.

Вижу, что застал стражника врасплох, но он прекрасно обучен и быстро оправляется от удивления.

– Да, Ваше Величество. Будет исполнено.

Повернувшись, он подает знак другому стражнику, и они вместе идут к пожилому скульптору.

Сначала старик хмурится в недоумении. Ничего не говоря, стражники хватают его за руки, и от неожиданности мужчина накреняется, а потом роняет на землю стамеску и молоток. Другие скульпторы в тревоге замирают и круглыми глазами смотрят, как их напарника утаскивает стража.

В воздухе проносится его хриплый крик, в котором сквозит отчаяние, старик мотает лысой головой по сторонам.

– Что вы делаете? Куда вы меня ведете? Я ничего не сделал! – кричит он, оставляя на снегу следы тонкими, как ветки, ногами.

Во внутреннем дворике все начинают шуметь и болтать, но никто не осмеливается задать мне вопрос. Никто не пытается помешать.

Изогнув шею, мужчина смотрит на меня вытаращенными глазами.

– Пожалуйста, Ваше Величество! Это была ошибка! Пожалуйста, помогите мне!

Я раздуваюсь от удовольствия, представляя, что уводят моего отца, что звучит его мольба.

Из горла у него вырывается сдавленный крик:

– Я ни в чем не виноват!

«Ты похож на него, – безмолвно отвечаю я. – Твоя вина заключается в твоем лице».

Скульптор цепляется за форму стражников искривленными, пораженными болезнью руками, но он слишком слаб, чтобы оказать им стоящее сопротивление. Он издает последний крик, когда его заводят за угол к незаметному входу, ведущему в темницы.

После того как его голос стихает, двор погружается в тихое спокойствие.

Я стою, скрестив на груди руки, и дерзко смотрю на оставшихся. Все застыли на месте – стражники Рэнхолда, скульпторы, конюх. Я жду, осмелится ли кто-нибудь из них высказаться, но все молчат.

Заметив, что мое внимание переведено на них, все быстро отводят взгляд и возвращаются к работе. Вот так быстро люди закрывают глаза на чужие несчастья. Им шепчет коварный голос: забудь. Не вмешивайся, чтобы и с тобой не случилось того же.