За ценой не постоим! - Иван Кошкин

— Потери? — спросил комбриг.

— Сейчас уточняют.

Катуков медленно повернулся к артиллеристу — капитан стоял, опустив руки по швам, и смотрел в землю. Усилием воли комбриг взял себя в руки.

— Товарищ капитан, в данный момент неважно, кто допустил ошибку, — сказал генерал.

На самом деле, конечно, это было очень даже важно, и оставлять дело так комбриг не собирался, но всему свое время. Сейчас необходимо привести артиллерию в чувство, чтобы она отстрелялась по деревне.

— Даю вам пять, нет, десять минут, товарищ капитан. — Катуков указал на деревню. — Я хочу, чтобы через десять минут вы накрыли Скирманово так же точно, как моих мотострелков, вам понятно?

Капитан уложился в семь.

* * *

— Ну что там, командир, хорошо дают? — крикнул Безуглый.

Артиллерия била уже пятнадцать минут, трижды грохот выстрелов перекрывал жуткий вой реактивных снарядов, рой за роем уходивших на Скирманово.

— Черт его разберет! — крикнул в ответ Петров. — Все в дыму! Ого! Бревна полетели!

Два с половиной месяца назад старший лейтенант матерился, когда на его глазах свои орудия ровняли с землей Воробьево. Сейчас же он думал лишь о том, что если артиллерия отработает хорошо, бригаде будет легче. Конечно, жаль людей, чьи дома сейчас разносят в щепки, но Петров слишком хорошо знал, каково это — брать в лоб деревню с неподавленной обороной.

— Пускай работают! — снова проорал радист. — Так пойдет — мы в деревню въедем без выстрелов.

Последние залпы легли с перелетами, над Марьино и Скирманово поднимался дым. Старший лейтенант открыл люк и посмотрел в сторону КП танкового полка, ожидая сигнала. Справа уже газовали скрытые деревьями танки взвода Лавриненко. Петрову показалось, что прошло минуты три, прежде чем над лесом поднялся красный огонек на дымной струе. Взрывая гусеницами снег, «тридцатьчетверки» рванулись вперед, набирая скорость, за ними, к удивлению комвзвода, двигались два КВ. С надсадным ревом стальные гиганты смяли подлесок и выползли в поле. Левый танк остановился и чуть повернул башню, его пушка коротко рявкнула. Дым над выселками постепенно рассеивался, и комвзвода навел бинокль на Марьино. Теперь нужно было смотреть очень внимательно.

— Протасов! — крикнул командир. — Давай наружу, смотри за ракетами! Третья наша!

Наводчик медленно приподнялся, но вместо того, чтобы, как командир, сесть на башню, встал на сиденье коленями, высунувшись едва по плечи. Петров на секунду оторвался от бинокля и с удивлением посмотрел на Протасова:

— Ты чего там скукожился? — спросил старший лейтенант, не замечая, что растущее напряжение превратило его голос в хриплый рык.

Он снова поднял бинокль, не обращая внимания на наводчика, который судорожно кивнул и так же неуверенно поднялся на сиденье в рост. Петров впился взглядом в далекое село. На таком расстоянии разбитые избы казались игрушечными, комвзвода понимал, что вряд ли сможет обнаружить замаскированные немецкие орудия, но продолжал внимательно осматривать каждое строение. Внезапно под одним из домов что-то сверкнуло. Петров было подумал, что ему показалось, но тут Протасов каким-то слабым, севшим голосом сказал:

— По нашим стреляют.

Петров перевел взгляд на поле: «тридцатьчетверки» шли зигзагами, вот одна из них повернула влево, и старший лейтенант увидел на выкрашенном известью борту башни серо-черную полосу — след свежего попадания. Вспышка под домом была выстрелом противотанковой пушки. Вот ударило орудие, замаскированное в сарае, затем другое — из-за забора. Комвзвода ни за что не заметил бы их, гитлеровцев выдали вихри снега, поднимаемые дульным тормозом орудия. Старший лейтенант прикинул — не врезать ли немцам отсюда, но приказ комбата был четким: огонь открывать с километра, не более. Ему оставалось одно — продолжать наблюдение, запоминая положение огневых точек. Петров не мог оторваться от бинокля, чтобы отметить засеченные пушки на заранее приготовленной схеме выселок. Напрягая зрение, комвзвода всматривался в серые домики — от этого зависел успех атаки, жизни людей, да и его жизнь тоже.

* * *

— Гусев пошел, — сказал Катуков, наблюдая в бинокль за полем.

Шесть «тридцатьчетверок» комбата вышли из леса и устремились к Марьино по следам первой группы. «Тридцатьчетверки» Лавриненко уже прорвались к выселкам и теперь в упор расстреливали огневые точки. На глазах у комбрига одна из машин замерла на месте, окутанная дымом, из башни вывалился охваченный пламенем человек. Два оставшихся танка, пятясь, отошли от деревни на пару сотен метров. Отставшие было КВ наконец догнали своих более легких собратьев, и теперь четыре танка вели огневой бой с засевшими в деревне гитлеровцами. «Тридцатьчетверки», ревя моторами, прыгали с места на место, стреляли с остановок и тут же меняли позицию. КВ, полагаясь на броню, делали несколько выстрелов, потом медленно ползли вперед, останавливались и снова били. Внезапно один из тяжелых танков пошел назад, из моторного отделения валили клубы черного, маслянистого дыма. Он прополз метров двести, затем встал, и из башенного люка выскочил человек с огнетушителем — остальные, похоже, боролись с пожаром внутри машины.

— Черяпкин докладывает: танк Заскалько подожжен, — сообщил Никитин.

— Да они, кажется, уже справились, — заметил Бойко, наблюдавший за полем в стереотрубу.

Танк действительно больше не дымил. Управившись с огнем, танкист полез обратно.

— Молодцы, — сказал Катуков. — Михаил Федорович, отметь там где-нибудь у себя — экипаж Заскалько представить к наградам!

— Есть, — комиссар полез за блокнотом.

Тем временем группа Гусева, подлаживаясь под пехоту, с черепашьей скоростью ползла к Марьино. Мотострелки, проваливаясь в глубокий снег, шли вперед, стараясь держаться поближе к танкам. До выселков оставалось метров четыреста, когда заговорили немецкие пулеметы и минометы, в цепях захлопали мины, и пехота тотчас залегла. Танки Гусева, резко набрав скорость, присоединились к авангарду, крайняя «тридцатьчетверка» вдруг взорвалась. Комбриг с какой-то странной отрешенностью смотрел, как рухнула на землю, словно срубленная голова, тяжелая башня гордой машины.

— Бурда пошел, — доложил Никитин.

Катуков уже и сам видел шесть «тридцатьчетверок», что неслись по полю двумя клиньями. Во главе троек шли машины Бурды и Петрова. Только они имели радиостанции и вели остальных, отдав перед атакой единственный приказ: «Делай, как я». Когда до выселков оставалось восемьсот метров, танки остановились и открыли частую стрельбу. За те пятнадцать минут, что их товарищи рвались вперед под немецким огнем, группа прикрытия успела засечь огневые точки, и теперь наводчики били на поражение, всаживая снаряд за снарядом в подвалы домов, сараи, пулеметные гнезда. Тем временем в мотострелковом батальоне поднялись командиры. Они шли вдоль залегших цепей в своих белых полушубках, то и дело останавливаясь, нагибаясь к бойцам, кто-то, кажется, грозил оружием. Вот один нелепо взмахнул руками и осел в снег, но батальон уже встал. Пригнувшись, люди рванулись к деревне, до командного пункта донеслось приглушенное расстоянием далекое «ура!». Танки Лавриненко и Гусева, набирая скорость, пошли на Марьино, вот КВ Заскалько, почерневший от дыма, ударил в сарай, обрушив его, отполз назад, волоча на себе крышу. Из развалин метнулся человек в мышино-серой шинели и тут же рухнул, как подкошенный. Раскидывая заборы, стреляя в упор по домам, танки ворвались в село, за ними спешила пехота. Вид «тридцатьчетверок», расправляющихся с немцами, придал мотострелкам смелости, и теперь они бодро лезли вперед, добивая тех, кто ушел от гусениц и пуль. Через десять минут все было кончено.