Мальчик и облако - Алексей Урусов

по порядку уложенных в толстую стопку и на десяток минут в кабинете генерала воцарилась тишина. Оторвавшись от рапортов и расшифровок разговоров, он начал задавать вопросы: – Почему подруга жены не обеспокоилась тем, что Хайнцы не приехали?

– Они с Фрицем недолюбливали друг друга. Он считал, что она плохо влияет на его жену; она его мнение о себе знала. Она подумала, что Хайнц мог поссориться с женой и они передумали ехать, и не хотела участвовать в семейном скандале.

– Если с Фрицем что-то случилось на перекрёстке, почему он не активировал кнопку опасности?

– Если стекло автомобиля разбили одним ударом, и сразу же прыснули туда газ, он уже не мог это сделать – на активацию нужно минимум две секунды времени. Но его могли спровоцировать, чтобы он остановился и вышел из машины, и тогда вывести его из строя можно было ещё проще.

Перелистнув несколько страниц, генерал Конрад Кинкель решил перейти ко второй части беседы: – Теперь о действиях твоих подчинённых, Георг …

– Конрад, ты же понимаешь, что это – бесполезное обсуждение. Я тебе еженедельно представлял рапорта о её несостоятельности. И вот эта полная непригодность проявилась во всей красе очередной раз. Что-то изменится? Её кто-то накажет? Гамбург – сложнейший город, погружающийся в пучину экстремизма и насилия! Тот же Хорбург полиция отваживается патрулировать только днём – патрули слишком часто подвергались нападениям в ночное время, и решили ночью туда не ездить. Восемьдесят процентов населения Гамбурга имеют иностранные корни. И ладно бы – какие-нибудь поляки или греки! Так нет! Это азиаты и африканцы. У нас почти сто тысяч афганцев – и представь себе: они не ткут ковры, они торгуют наркотиками. А между бандами, их крышующими, идёт война. В городе перестрелки каждую неделю. Сто пятьдесят тысяч турок – граждан Германии. И ещё почти двести – имеющих турецкое гражданство. В Гамбурге – бывшем ганзейском городе, скоро будет сотня мечетей. У нас месяца не проходит без митинга за создание халифата. И вместо того, чтобы направить в город специалистов, хотя бы представляющих работу разведки, нам сбрасывают бесполезное дерьмо, которое не способно даже изучить список имеющихся инструкций, не говоря о том, чтобы руководствоваться ими в работе. Мы уже забыли, что основным критерием должна быть профпригодность. Армия всегда была мне политики, а теперь не только министр обороны, но и куча генералов и офицеров – политические назначенцы. Как может командовать кораблём капитан, не бывший старпомом и не командовавший даже шлюпкой? Разве это не идиотизм? Но мы, немцы, этот идиотизм воплощаем в жизнь с истинно немецкой последовательностью и педантичностью. Над нами смеются не только англичане и французы – но даже венгры и поляки. Скоро, совсем скоро к ним присоединятся итальянцы и испанцы и не потому, что они стали работать лучше – просто, по своей привычке, получив очередные инструкции, они палец о палец не ударили для их выполнения. И у них старая школа сохранилась...

– Георг, успокойся. Ты просто устал.

– Конрад, я не просто устал. Я – очень устал. Я – окончательно устал. Я настолько устал, что приехав к тебе, зарегистрировал в канцелярии рапорт об отставке. Я выслужил все сроки, какие только можно, мне четыре раза продлевали контракт. Мы с тобой всегда находили общий язык; сделай для меня доброе дело – оформи всё быстро, чтобы к Рождеству я был на пенсии. Моей жене, детям и внукам это будет самым ценным рождественским подарком!

* Южный район Гамбурга.

Севернее Владимира. «Опытный участок».

Поле очень долго мне не давалось. Впрочем, как оно могло мне поддаться, если в обычном зрении это и было обычное поле с пожухлой травой. Необычность его я его видел только в силовом зрении. Но никакого другого способа изучения, кроме как смотреть на него или пытаться «трогать», у меня не было. Разложенные по земле или установленные на вешках шары и квадраты из разных материалов вели себя не одинаково, но объяснить это я тоже не мог. Нужно было набирать статистику и как-то потом анализировать. Приближалась зима и на холодный сезон поездки прерывались: в минус двадцать так не посидишь, как я сейчас – на высокой раздвижной лестнице, наблюдая за дыханием облака и улетающими от него лепестками.

Посидев на верху, перемещаюсь на многослойный коврик, который я тоже привёз – чтобы рассматривать камни и грунт в их естественном положении и пытаться руками понять какие из лент проходят через меня, а какие огибают, и записать потом всё в таблицу. Уже вечерело, низкое солнце подсвечивало поле. Вглядываясь, замечаю, что моё магическое зрение стало сильнее – я смог рассмотреть мелкие структуры облака: как бы капельки пара, которые раньше не мог выделить из общего массива. А те же ленты, оказалось, состояли из нитей. Разглядывая ленты, замечаю, что некоторые энергетические паутинки выходят из земли: тонкие струйки вытекали из грунта, подхватывались облаком, растворяясь в нём или свиваясь с другими струйками в узкие ленты. Если бы я не лежал, уставившись на небольшие камни, я бы и не смог увидеть, как из земли потянулся тонкий дымок. Его колыхнуло, закрутило, притянуло к себе облако, и эта маленькая ниточка стала его частью. Начинаю приглядываться: нитей из земли сочится немало, они очень тонкие, и если облако плотно касается земли, то и зафиксировать их появление невозможно. Почти все такие «ниточки» вначале бесцветные, подкрашивались уже в облаке, когда начинали клубиться.

Ну что же. Скорее всего, облако так и сформировалось из нитей, поступающих из земли. Раньше я не мог понять: если облако постоянно теряет ленты, клубы энергетического дыма, нити и звёздочки, то почему оно не исчезло? Теперь можно считать, что мне стала известна первая тайна облака – оно постоянно пополняется, подпитываясь из грунта.

Задумываюсь – а если пригнать бульдозер и снять половину метра земли? Или даже метр? Изменится ли что-то? Тут же отвергаю этот план, как глупый: так ведь и структуру почвы можно нарушить, и облако тогда может исчезнуть. А если не исчезнет – то такая ценность информации о том, что нити идут с глубины? Всё равно ведь не будет известно – откуда.

Владимирский военный госпиталь.