Обвиняется в измене - Айя Субботина

— Ты понимаешь, что человек, с которым ты только что говорил — опасный зверь? — Я уже даже не злюсь и у меня нет сил орать. Просто хочу понять, насколько давно я потерял родного брата. Так стремился сделать его сильной беспринципной сволочью, чтобы жизнь не потрепала его так, как меня, а в итоге не уверен, нужно ли спасать эту сволочь. Что-что, а выплывать он точна научился. — Понимаешь, что он может на хрен похоронить нас обоих?

В зеркало заднего вида Сашка смотрит на меня волчьими глазами.

— Мне — срать, - говорит, кривясь от боли и рассеянно проводит тыльной стороной ладони по нижней губе. — Можешь прямо сейчас отдать меня ему. Тебе зачтется. Скажешь, что брат у тебя хуевый и самому руки пачкать не хочется.

А ведь правда думает, что я его отдам.

В больнице Младшего сразу уводят в палату: под белые руки, как смертельно больного, хоть он сопротивляется и матерится на чем свет стоит.

А я, немного подумав, набираю Инну.

Пора решать проблемы. Пока торнадо, землетрясение и огненный шторм не выпотрошили мою жизнь до остатка.

Она отвечает сразу, потому что явно ждет моего звонка. Наверное, уже придумала, что будет говорить, если начну упрекать ее визитом в мою берлогу.

— Денис? — немного натянуто произносит мое имя, потому что я, забавы ради, просто молчу в трубку.

А ведь я правда хотел отпустить ее с хорошим приданым и даже обеспечил бы всеми своими связями и возможностями, чтобы встала на ноги. Хоть сомневался, что она на это способна после многих лет «ничегонеделанья». Думал хоть как-то загладить все те годы, когда был не самым примерным мужем.

— Привет, Ин, - изображая слепое неведение, голосом улыбаюсь я. — Надо поговорить насчет фонда. Не по телефону.

— Я свободна, - охотно отзывается она.

И тоже улыбается голосом. Триумфально, как будто победа уже у нее в кармане, и Инна как раз любовно поглаживает трофей кончиком большого пальца.

— Я заеду? — продолжаю подыгрывать ей.

— Ты же знаешь, что это наш дом - и я тебя оттуда не выгоняла, - корчит смирение Инна. Возможно вполне серьезно верит, что мы с Соней успели переругаться до смерти - и я решил вернуться в ее понимающие и прощающие объятия.

Почему, блядь, люди просто не могут разойтись? И сделать хотя бы видимость цивилизованного развода? Зачем обязательно доводить меня до состояния, когда даже мои принципы советуют жестко выебать эту злую жадную суку. Причем, выебать очень фигурально.

Я понятия не имею, как засыпаю.

После ухода Инны бродила по квартире, словно прибитая, даже не хотела включать свет, когда стемнело. Держалась за стенку, когда от нервного напряжения кружилась голова, двигалась в полутьме, ориентируясь на темные силуэты мебели.

А потом вдруг очнулась на диване с поджатыми чуть не до подбородка коленями, когда откуда-то из коридора донеслось приглушенное цоканье ключей.

Когда в дверном проеме появилась фигура Дениса, я с облегчением выдохнула, только через минуту вдруг осознав, что схватилась за первое, что попало под руку — маленькую диванную подушку. Кажется, мне снилось, что Инна пытается пробраться в квартиру и задушите меня во сне. И даже ее ключи, которые до сих пор лежат на столике у меня перед носом, не развеяли мой дурной кошмар.

— Не включай верхний свет, пожалуйста, — слабо прошу Дениса, когда он протягивает руку к выключателю. — Голова немного болит.

Он кивает, проходит в гостиную, но садится не рядом, а напротив, в кресло, где несколько часов назад сидела его жена. И мне вдруг хочется вынуть из рукава большой нож и срезать белую обивку с дорогой мебели. Просто потому, что сейчас его руки лежат почти точь-в-точь на тех же местах, что и ее. Понятия не имею, почему это происходит. Я ведь никогда не была кровожадной.

— Я знаю, что здесь была Инна, - очень уставшим и как будто охрипшим голосом говорит Денис. Может, все дело в темноте, может, у меня снова разыгралось воображение, но у него круги под глазами, как будто он болен и очень долго не спал.

— Извини, — тихо отвечаю я. Понятия не имею, за что прошу прощения, но почему-то чувствую — печенкой, не иначе — что причина его усталости тоже кроется в этом визите.

— Одуван, давай договоримся — ты не будешь просить прощения ни за что, что касается моего прошлого. Это я, еблан, довел до всего этого. Прости, что тебе достался мужик, который не падает на колени и в луже горючих слез не вымаливает прощение, но мне реально жаль. И хуево, что не смог оградить тебя от всего этого. Хоть и обещал.

Всего несколько предложений.

Пара десятков слов, некоторые из которых вызывают желание сморщить нос.

Но меня как-то тянет к нему, славно кто-то тайный и невидимый подтягивает за аркан.

И я тихонько, на цыпочках, как маленькая девочка, которая застала деда Мороза возле елки, крадусь к нему, чтобы в одно движение устроиться на колени.

Прижимаюсь, жадно глотаю горький запах сигарет, которым пропахли его темные волосы с редкими нитками седины на висках.

И уже не имеет значения, кто и когда сидел в этом кресле. Кто и когда был в этой квартире.

Важно только то, что мой сильный циничный мужчина с замашками тирана пришел ко мне вот такой — уставший, тяжелый, сложный и после очень непростого дня. И никто, кроме меня, не видел его таким. Каким-то женским чутьем я принимаю это за абсолютную величину, которая не нуждается в доказательствах.

Денис обнимает меня руками, роняет лоб мне на плечо и позволяет себе еще одну маленькую слабость — один единственный вздох.

Мы ни о чем не разговорим — просто сидим тишине и темноте, которым нет дела до нашего прошлого, до разницы в возрасте и кто чей отец. Мы тут просто два человека, которые вдруг оказались связаны чем-то большим, чем взаимное сексуальное притяжение.

— Одуван, прости, - глухо и скупо бормочет Денис. — Не знаю, что за хуйню она тебе несла, но, скорее всего, это правда. Я не хороший славный парень. Первый раз я изменил жене через год после свадьбы, и меня ни хрена не мучила совесть. Я делал это снова и снова, только прятался, как пацан. А потом стало как-то по хуй.

— Если это предисловие к признанию в том, какая я особенная, то может, мы перейдем к основной части? — пытаюсь сгладить острые углы. — Как будто я с первой минуты не знала, какой ты придурок.

Денис снова устало улыбается: в полумраке тени превращают его улыбку в оскал соблазнителя из девичьих «взрослых» фантазий, когда еще я читала много фэнтези и представляла себя героиней истории, в которой меня спасал из заточения не прекрасный принц, а плохой, очень плохой парень.

— Ты выглядишь довольной, - приподнимает бровь Денис.

Он как будто знает, как использовать каждую мышцу лица, как играть голосом, чтобы у меня закружилась голова - и мысли сползли гораздо ниже пояса.