Девять жизней Греты. Смерть отключает телефон - Анна Данилова

— Глаша, какая ты! На улице — метель, снег, ветер и холод. Как ты представляешь себе эту поездку?

— Возьмем с собой пакет с пирожками, термос с чаем, купим по дороге сигареты и поедем спокойненько в Чардым. Сейчас там очень тихо, людей мало, только местные жители…

— Поедем на джипе, — сказала Лиза. — И хотя мне кажется, что Чардым здесь ни при чем и что все эти приглашения так и остались только бумажками…

— Почему? Думаешь, гости не добрались до Чардыма или их вместо этого повезли в другое место?

— Трудно пока что-то предполагать. Но в этом деле слишком уж много странностей… А что с Анной Ледниковой?

— У меня есть ее адрес, она живет одна. Или — жила. Она же тоже вроде бы пропала, — сказал Сергей.

— И ты все это время молчал?! — воскликнула Глафира. — Мирошкин!

— Да ты мне начала рассказывать такие интересные вещи, вот я и забыл тебе сообщить, что пробил эту Ледникову.

— Ну, тогда хотя бы сейчас поведай нам, кто она, чем занимается (или занималась), замужем ли, есть ли у нее родственники.

— Еще в прошлом году она числилась секретаршей в фирме «Колибри», поставляющей в город полиграфическую продукцию. Открытки, там, постеры, плакаты, а также канцелярские принадлежности. Но в июне она уже уволилась. Не замужем. Живет — или жила — одна в двухкомнатной квартире неподалеку от набережной. Нигде не работает. Информация очень скудная.

— Понятно. Что ж, неплохо было бы нам познакомиться с теми, кто знал эту Ледникову, узнать, наконец, подробности про ее свадьбу! Может, ни в какой Чардым ехать и не придется.

— Я пакет все равно соберу, и чай уже заварился, — упрямо сказала Глаша и отправилась в кухню.

Эльвира Борисовна Стаканова открыла дверь и поставила тяжелые сумки и пакеты на только что вымытый пол просторного холла общежития. За конторкой сидела женщина-вахтер, которая записывала всех визитеров, регистрируя их строго по паспортам, и, судя по ее внешнему виду и выражению лица, работой своей она была явно довольна. Вот сколько знала ее Эльвира, она, эта безымянная женщина, всегда была одета по-военному строго, в теплые и глухие платья и кофты, на носу ее неизменно поблескивали очки, а ее тихий, волевой, призывающий к повиновению голос требовал неукоснительного выполнения всех правил этого заведения. На вид ей можно было дать лет пятьдесят, но на самом деле, почему-то думалось Эльвире, она была моложе. У нее практически не было морщин, густые стриженые волосы еще не тронула седина, да и осанка говорила о том, что ей еще далеко до старости. Гестаповка! Так окрестили ее все проживавшие в этом молодежном общежитии, построенном специально для выходцев из домов-интернатов — словом, для сирот. В одном крыле обитали молодые люди, в другом — девушки. Женщина-вахтер настояла на том, чтобы на входе установили турникет, и только она, Гестаповка, хозяйка этого турникета, имела право впустить посетителя в общежитие.

С одной стороны, это сильно смахивало на ее желание утвердиться в этой жизни, продемонстрировать свою власть над людьми несчастными, обделенными судьбой и, как правило, очень одинокими, уязвимыми, а то и ущербными — ведь здесь несколько комнат занимали люди с ослабленным зрением. С другой стороны, ее присутствие вносило в жизнь этого общественного жилища ощущение какого-то порядка, чего им так не хватало в другой жизни, которая начиналась сразу же за стенами общежития. Быть может, поэтому никто из проживающих особо не бунтовал. А еще, конечно, здесь было относительно тихо и спокойно из-за страха жильцов остаться на улице. Кто знает, насколько много зависело от этой странной женщины и не связана ли была ее работа с теми государственными многочисленными инспекциями и инстанциями, которые отвечали за жизнь бывших детдомовцев и интернатовцев! Однако, несмотря на строгий режим посещений, девушки время от времени выходили замуж и выпархивали счастливыми птичками из этого мрачноватого, пропитанного запахами сырости и жареного лука здания, да и парни постепенно расставались со своей одинокой холостой жизнью, находили себе пару и покидали этот «интернат-2». Что же касается слабовидящих, то, почти не выходя из общежития, молодые люди сложились в две семейные пары.

Эльвира паспорт не показывала. Гестаповка знала ее в лицо и пропускала безмолвно, как свою сестру. Но теплых и доверительных отношений между женщинами все равно не сложилось. Эльвира презирала свою почти коллегу за деспотизм, о котором она была наслышана, и за тот внешний облик жестокой женщины-надзирателя, делавший это общежитие похожим на тюрьму.

Другая бы вахтерша на месте Гестаповки, отложив вязанье и улыбнувшись, поприветствовала бы Элю, сказав, например:

— Снова к своим? — Или: — Какие тяжелые сумки! И не надоело вам опекать их? Они ведь уже не девочки! Самим надо научиться зарабатывать.

Гестаповка же всегда молча провожала Эльвиру взглядом, и все вопросы — если они у нее вообще были — оставались неозвученными.

Турникет пропустил Элю, нагруженную продуктами, в коридор, откуда открывался вид на широкую старинную лестницу. Чугунную, с литыми кружевными узорами, монументальную. Когда-то давно это здание принадлежало полиграфическому училищу. Говорили, что в подвалах сохранились отлитые из металла оттиски набранных студентами текстов (в то время даже буквы выкладывались из металла), а также сгнившие катушки бумажных рулонов.

И вот, когда Эльвира уже дошла до лестницы, до нее донеслось тихое, но четкое:

— Они пропали.

Эльвира резко повернулась:

— Что, извините? Я не расслышала.

— Они пропали, — еще тише произнесла Гестаповка.

Она говорила, как поняла Эльвира, намеренно тихо, чтобы ее невозможно было услышать, и так, чтобы тот, к кому были обращены эти слова, непременно вернулся. Вахтерша одной этой тишайшей фразой зацепила Эльвиру, как крючком.

Бросив сумки на пол, Эльвира почти подбежала к конторке и заглянула Гестаповке в глаза. И тут же отшатнулась, увидев ее совсем близко-близко. Розовые воспаленные веки за тонкими стеклами очков — и слезы, внезапно покатившиеся по ее щекам. Это было настолько неожиданно, что Эльвира на какой-то миг просто онемела. Гестаповка смотрела на нее испуганными глазами и плакала!

— Что случилось?! Что вы, наконец, сказали? И неужели нельзя говорить погромче! — заорала она на вахтершу. — Что вы сказали? Кто пропал?!

— Катя и Полина, — на этот раз вообще прошептала, глотая слезы, женщина. — Позавчера. За ними заехал один… представительный такой мужчина… Девочки сказали мне, что их пригласили на свадьбу. Они были такие нарядные! Так хорошо одеты… Какая-то их знакомая девочка, кажется, выходила замуж. Я записала, когда они вышли… Вот, я даже открыла журнал на этой странице. Видите? Шестнадцатого июня, в десять пятнадцать.

— И что? — Эльвира сразу оценила, что прошло уже почти два дня, и это невероятно, что девочки до сих пор не появились. Они не могли себе этого позволить! Просто не могли. Они не такие!