Как французы придумали любовь - Мэрилин Ялом

Почти год Марсель наслаждался дружбой с Жильбертой. Они регулярно встречались в ее парижском доме в компании друзей или же во время обедов с родителями и знаменитыми гостями, к примеру с Берготтом, у которого нос оказался похожим на раковину улитки, и вообще его внешность была довольно неприятной, что как-то не вязалось с его замечательным литературным стилем. Они гуляли в Булонском лесу и в Ботаническом саду. Марсель хотел только одного: чтобы Жильберта полюбила его и чтобы его сиюминутное счастье продолжалось вечно. Разумеется, в художественном мире Пруста счастье всегда обречено на трагический конец.

Вдруг Жильберта без видимых причин становится сердитой. Когда Марсель без приглашения приходит к ней, она проявляет нетерпение. Однажды, когда она собиралась пойти на урок танцев, мать заставила ее остаться дома и занимать Марселя. Жильберте явно неприятно присутствие Марселя, и они, в конце концов, поссорились. То, что могло бы стать мелкой размолвкой, превращается в долгую разлуку, впрочем, в этом виновато главным образом слишком богатое воображение Марселя. Проходят дни и недели, а он все пишет ей страстные письма, которые не отправляет. Он заходит к Сванам только тогда, когда знает, что ее нет дома. Когда же наконец она требует, чтобы он пришел, он из гордости не принимает приглашения, надеясь, что скоро получит еще одно. Решившись порвать с Жильбертой, но надеясь на примирение, Марсель страдает от острых приступов мальчишеской любви, очень похожих на те, которыми мучался Шарль Сван. Переходя от желания к отчаянию, а потом и к безразличию, он движется по траектории, повторяющей развитие любви Свана к Одетте. К этому прибавляется мучительное осознание того, что он сам виноват в разрыве. «Я постоянно и упорно занимался медленным, мучительным убиением того ”я” во мне, которое любило Жильберту». Снова и снова уверяя себя в том, что между ним и Жильбертой, должно быть, произошло ужасное недоразумение, он приходит к выводу, что их жизнь непоправимо изменилась, как бывает у невротиков, сначала притворяющихся больными, а потом в самом деле приобретающих хронические заболевания. Наконец, он приходит в такое состояние, когда не чувствует к Жильберте ничего, кроме безразличия, и готов снова влюбиться, на этот раз с менее катастрофическими последствиями.

К этому моменту развития сюжета читатель уже прочел около 700 страниц романа, и еще около 2500 ему предстоит прочитать. Повторяю, Пруста может читать не каждый. Нужно быть готовым к тому, что придется преодолевать огромные периоды психоанализа с комментариями рассказчика по поводу любых переживаний, героев или своих собственных, пытающегося вывести общие закономерности, свойственные социуму. Пожалуй, стоит поразмышлять над рассуждениями Пруста, сформулированными в виде максим. К примеру, Пруст говорит, что человек есть существо, неспособное выйти за рамки собственного «я», которое познаёт других, пропуская их через себя, а тот, кто утверждает обратное, попросту лжет. Такая горькая оценка человеческих отношений, от которой отталкивается Пруст, создавая целый ряд образов своих персонажей, находит поддержку и у других писателей XX века. Для Жана-Поля Сартра солипсизм, или крайний объективный идеализм, признающий единственной реальностью только мыслящий субъект – собственное «я», а все остальное – существующим только в его сознании, станет фундаментальным принципом экзистенциальной философии. В его пьесе «За закрытыми дверями» ад – это «другие», то есть те, кто отвергает существующий внутри человека образ собственного «я». Но разве предназначение любви не в том, чтобы разрушить преграду между собственным «я» и «я» другого человека, и разве любовь в идеале не форма единения, предполагающая сопереживание и взаимность? Пруст готов признать только непостоянство сердца, временное ощущение счастья, за которым неизбежно следует страдание и отчаяние.

Прустовские герои с особенными взглядами на любовь не более удачливы, чем те, кто видит в любви возможность создать семью с целью продолжения рода. Ни те, ни другие не могут оградить себя от ревности и страдания. Действительно, поскольку им приходится скрывать от окружающих свою нетрадиционную ориентацию, их любовные отношения развиваются под покровом секретности, вдали от посторонних глаз и в тайне от общественного мнения и правосудия. В начале той части романа, которая называется «Содом и Гоморра», Пруст встает на защиту тех, чья свобода в отношениях ограничена тем временем, пока «не раскрылось преступление». Пруст имеет в виду, в частности, Оскара Уайльда, «…того поэта, перед которым еще накануне были открыты двери всех салонов, которому рукоплескали во всех лондонских театрах и которого на другой день < после процесса> не пустили ни в одни меблированные комнаты, так что ему негде было преклонить голову».

Пруста завораживают различные формы гомосексуального поведения. Как и Жид, он использует свои собственные переживания как материал для художественного творчества, но Пруст никогда не заявлял об этом открыто. Говорят, что однажды, беседуя с Жидом, он сказал: «Вы можете говорить все, что угодно, лишь бы при этом вы не произносили «я» [96] .

Пруст не видит морального различия между гомосексуальной и гетеросексуальной любовью. То, что он применительно к гомосексуальному поведению часто употребляет слово «порок», может быть просто уступкой общественному мнению [97] . Однако едва ли Пруст пытается показать геев в лучшем свете, в отличие от Андре Жида, который всех стремится обратить в свою веру. В роман «Содом и Гоморра» он вводит самые разнообразные типы гомосексуалистов. В конце романа вы будете уже сомневаться в том, что хоть один персонаж не вызовет у вас подозрения, что он гей или в крайнем случае бисексуал.

Альбертину Марсель встречает в курортном местечке Бальбек, прообразом которого был нормандский приморский городок Кабург. Впервые она появляется во второй книге – «Под сенью девушек в цвету». Альбертина принадлежит к компании спортивных девушек, пленяющих слабого здоровьем Марселя своей живостью и очарованием. Сначала он влюбляется во всех сразу. К концу лета они с Альбертиной становятся друзьями и любовниками, открыв для себя новые отношения, которые время о времени будут продолжаться и в Париже. Но когда в следующем сезоне они возвращаются в Бальбек, Марсель начинает подозревать, что Альбертине, возможно, не чужды и иные увлечения. Эта догадка зарождается в нем, когда он вместе со своим старым знакомым профессором Котаром видит, как она танцует с подругой. Котар замечает, что они прижимаются друг к другу грудью, и добавляет, глядя на все с медицинской точки зрения: «Мало кому известно, что женщины ощущают наслаждение главным образом грудью». Это брошенное вскользь замечание разжигает подозрительность Марселя.

В другой раз Марсель видит, как Андре, «…ластясь к Альбертине, кладет ей голову на плечо и, полузакрыв глаза, целует в шею; или они переглядывались». Убедив себя в том, что между Альбертиной и Андре существуют любовные отношения, Марсель выдумывает запутанную историю, желая причинить боль Альбертине: он рассказывает ей, что якобы любит Андре. Он подталкивает Альбертину к тому, чтобы она открыла ему свои наклонности. Альбертина полностью верит тому, что рассказывает Марсель, ей по-настоящему больно, она готова расплакаться и порвать с ним навсегда, но клянется, что его подозрения беспочвенны: «…и Андре, и я – мы обе относимся к этому с омерзением. Мы на своем веку повидали женщин с короткими волосами и мужскими ухватками – именно этот тип женщин, о котором вы говорите, мы терпеть не можем». В 1921 году, когда был напечатан роман «Содом и Гоморра», не скрывавшие своих пристрастий девушки превосходно чувствовали себя в парижском обществе.