Tanger - Фарид Нагим

— Да так, ничем не занимаюсь. Не могу найти любимого дела.

— А ведь я хотел на дискотеку тебя пригласить. Давай потанцуем… как хочешь…

Сейчас напьюсь, а она уйдет. Сидит. Видимо, заволновалась.

— Дев!.. Девушка! — сейчас ведь крикну громко.

А что крикнуть-то? Надо выйти к ней.

— Фу, ну конечно! Девушка, видите, я уже собираюсь?

Приятно упругое тело, свежий запах майки, острый озноб от одеколонной пыли на шее и за ушами. Уши горели, а руки были холодные, как лед, и от этого казались изящными и утонченными.

— Девушка, вы что же, собираетесь всю ночь так просидеть? Можно я с вами посижу. Мы сидим с вами, как будто у нас обоюдное горе.

Выпил, уже ничего не чувствуя, только ожог в трахее.

Девушка, пойдемте, все хорошо. У меня было вино, но я его выпил, боялся к вам подойти.

И это счастье, что прежде, чем идти домой, мы пройдемся с нею до ночного киоска и купим вина и еды.

Вышел во двор и чуть не вскрикнул, камешки под ногами лопались и взрывались на всю округу.

Привет… Привет… А может, не ходить, Анвар?

Чувствовал себя в своем теле, как в огромной подводной лодке. И удивился темной силе, которая все знала за меня.

Помочился. «О-о, ка-ляй-ка ма-ляй-ка, о, каляй-ка маляу»…

Привет… Девушка, вы что, собираетесь так всю ночь просидеть…

Отошел к кусту. Сквозь листья.

Парень какой-то. Муж? Дурацкая куртка! Познакомиться хочет?

Бросил окурок. Ушел.

«О-о, ка-ляй-ка ма-ляй-ка, о, каляй-ка маляу»…

Привет… Девушка, вы что, собираетесь всю ночь так просидеть? А что? А чего? — скажет она. — А хули?! — нет, она так не скажет. — А что? — устало спросит она… Ничего, девушка, просто мне одиноко. Страшно одиноко, воти все… таки надо будет сказать: страшно одиноко, и все.

Шел, видя и слыша себя со стороны, и в то же время немного держался за себя — изредка чувствовал ноги, шум в ушах, будто кто-то быстро шел по воде.

Страшно одиноко, и все.

Нет ее, что ли?! Не-ет — золотится макушка, сидит. Кошмар — так долго сидеть! Сажусь вон там, на корточки… Ну и что — люди?! Всю жизнь будет кто-то мешать! А может, я ее знакомый? Привет. Привет. Чего? Мне так плохо без тебя…

Там никого не было. По инерции вошел в вестибюль. Щелкает и моргает свет люминесцентной лампы. В отупении постоял у лифта. ГР.ОБ. — Егор Летов.

Посмотрел искоса.

Песок. Перья. Скомканный мешок.

Этого не может быть?!

— Ты же видел ее? Точно видел! Да ты же и сам видел.

Прихожу домой. Курю. Смотрю. Она сидит! Золотятся на плечах ее локоны. Челка. Может быть, я не с той стороны подошел, проскочил как-то так, может, она испугалась и отодвинулась в темноту?

Курю. Жду. Смеясь, парочка уходит.

«О-о, ка-ляй-кама-ляй-ка, о, каляй-камаляу»… Ее как будто не замечают. Спускаюсь вниз, подкрадываюсь. Та же страшная перемена — её склонившаяся голова, макушка с милым пробором…

Это она!

…а через шаг переступаю страшную границу — золотой пух волос темнеет, тускло, плоско, гладко… еще через шаг — замерла, омертвела голова, неестественно сжимаясь в уголок скомканного мешка из-под цемента. Желтый, из многослойной бумаги. Края с зубчиками, середина смята. Уголок из-за ступеней высовывается. И вот с этим уголком я общался всю ночь.

Квартира и все вещи в ней казались маленькими, мертвыми. Долго смотрел на мешок под общагой. Она еще больше повернулась ко мне. Смотрит только на меня. Золотые локоны, челка, серебрится овал лица. Ногу на ногу закинула.

Поезд прибыл тихо, будто прокрался под купол. Мрак московского вокзала. Журчание воды под вагоном. Розовый, распыленный свет.

Смотрел поверх голов, искал, а его голос снизу откуда-то, зовущий, просительный.

— Анвар, Анвар! — светилось снизу его лицо.

И у меня вздрогнуло сердце. Я совсем забыл, как он выглядит.

— Давай, я сумку понесу.

— Она легкая, я сам…

— Скажешь тоже, легкая!

— Саня Михайловна нагрузила, там твое любимое айвовое или персиковое варенье.

Много милиции в метро. Свет в вагоне ярче, чем на станции. Вялые, безрадостные люди с газетами. Они словно специально хотели показать мне, что не изменились с тех пор, как я уехал, что ничего не изменилось.

ФИЛИПС — ИЗМЕНИМ ЖИЗНЬ К ЛУЧШЕМУ!

ТЕФАЛЬ — ТЫ ВСЕГДА ДУМАЕШЬ О НАС.

НАДОРВИ, СОЖМИ И ОТКУСИ — Bi-fi.

— Давай мне сумку, ты устал.

— Хорошо, а я что тогда буду нести?

— Ну, давай вдвоем понесем.

Сумка перекашивалась из-за разницы в росте, и он то отставал, то забегал вперед.

Тепло. Туман. Низко над дорожкой зависли корявые сучья, будто намеренно искривленные. В серых, ватных клубах громоздко мрачнел дом.

— Какой-то детективный особняк, — сказал я.

— Почему?

— Такие любят рисовать в загадочном детективе.

«В котором произошло жуткое убийство», — хотел добавить я и промолчал.

Под ногами хрупко кракали скорлупки улиток.

Комната на втором этаже.

Суходол. Ослепительная, как солнце ночь! Я так жалею, что поздно встретил тебя. Я бы хотел жить с тобою тысячу лет. Я бы хотел иметь от тебя детей… Мы встретимся с тобой на том свете, знаю, и там я буду тем, кем надо! Ты не бросишь меня?! (Тянется к Анвару). Я бы…

Слышен топот ног на крыльце.

Анвар (прислушиваясь). Ничего себе! Кто бы это?

Суходол. Это он — старый окорок! Ты не бойся, я поговорю с ним и вернусь, я быстро…

Входит Сыч. На цыпочках подкрадывается к окну. Палкой отодвигает занавеску на окне, краем глаза смотрит на что-то во дворе.

Отскакивает. Смотрит вверх.

Сыч (тихо). Алексей!.. Алексей! (Громче). Алексей, вы спите?

Суходол (зевая и сонно потягиваясь, спускается по лестнице). Да вот что-то не спится, Георгий Аббакумович… тоже.

Сыч. Анвар спит?

Анвар поднимается с кровати и на цыпочках подкрадывается к двери.

Суходол (рассеянно). Спи-ит, набегался по Москве. Да и я устал, такие проблемы на работе, что куда там, у-у. А холод-то какой! Говорят, что…

Сыч хлюпает носом и вытирает глаза уголком платка.

Суходол. Что такое с вами? Что-то случилось?