Ева. Книга 2 - Ева Миллс

– Ты встроил меня в свою реальность, – прошелестела я, а Майк переспросил:

– Что, малыш? Я не расслышал.

Но я сказала:

– Не важно.

* * *

Вечером, в номере отеля, мы уже засыпали, когда экран моего телефона загорелся синим.

Протянув руку, я прочла смс:

«Приснись мне сегодня, глупая девчонка, я буду ждать»

Пустота в сердце сладко заворочалась в предвкушении.

Роуз.

– Кто тебе пишет? – с собственническими нотками в голосе спросил Майк и я, нехорошо улыбнувшись темноте внутри себя, ответила.

– Просто подруга.

Однажды мне довелось прыгнуть со скалы в омут. В этом не было жизненной необходимости. Во время скучного однодневного круиза наша экскурсионная группа остановилась на острове, гид, уставший приземистый мужчина в пиратской бандане неестественно бодрым тоном предложил всем желающим испытать себя. Мы, отупевшие от жары и мелькающих калейдоскопом пейзажей, послушно пошли за ним в гору, как стадо леммингов. Тропа была узкой, мы поднимались вереницей по одному. Где-то в середине подъема, когда услышала первый восторженный визг и плеск воды, до меня дошло, что выход с этой площадки только один. Вдруг ужасно захотелось вернуться на катер, заказать холодное слабое пиво с травяным привкусом, и наблюдать со стороны как с безумным гиканьем падают вниз тела, поднимая стену брызг. Я оглянулась – позади цепочкой колыхалось море равнодушных голов, ожидающих своего укола адреналина.

На площадку заходили по пять человек. Проводник заученным тоном объяснял, что надо сгруппироваться и прыгать в "самое темное место". В животе заворочался кислый страх. Я не смогу. Я боюсь высоты и бездны, всегда боялась.

Уже визжа прыгнули две подружки, разогнавшись, языком хохочущего пламени просвистела Мариза, поджав ноги к животу, следом за ней красивой стремительной рыбой нырнул мой муж, а я все стояла у края пропасти, не в силах сделать шаг ни вперед, ни назад.

Море внутри мигало черным провалом, насмехаясь и упрашивая. Но я не могла решиться. Это было слишком страшно. Сильнее меня – сделать шаг хоть куда-нибудь. За моей спиной сдержанно роптали лемминги, раздраженные сбоем программы, гид нетерпеливо дергал ногой. Я посмотрела на него и сказала: ухожу. Пропусти меня. В его карих глазах что-то мелькнуло, что-то живое, и он сказал: хорошо. А потом легонько ткнул меня между лопаток. Лети.

Я не помню чувства воздуха и высоты, просто ужас и восторг, взметнувшиеся из стоп к горлу, и твердую толщу воды, ударившую меня – и вот я уже под водой, потерявшаяся, потерянная. Я вынырнула и ушла под воду, и снова, и снова. Мои руки гребли, но это не помогало, волосы русалок тянули меня за ноги к себе, в зеленое царство, а потом рядом раздался всплеск и вот уже меня, перехватив, тянут наверх и в сторону, подальше от водоворота.

Он прыгнул за мной, этот странный мужчина, это была часть его работы, спасать бестолковых утопающих туристок, пока он плыл со мной к катеру, в его глазах читалось недовольство, злость и испуг, но и необъяснимая симпатия. Передав меня из рук в руки мужу, который уже приближался широкими сильными гребками, он сердито проговорил «Бездну нельзя преодолеть маленькими шажками» [133], а потом развернулся обратно, к скале. Еще не все прыгнули.

В череде отпускных развлечений тот случай быстро стерся из памяти. Но иногда в моей судьбе случаются моменты, когда я зависаю между отчаянием и злостью. Моменты, в которые невозможно принять правильное решение, и все они похожи на то мгновение, когда я стояла на краю, твердо знала, что если прыгну – то сейчас же пожалею, но если нет – то буду жалеть всегда. Но все равно не могла решиться.

И тогда я хочу, чтобы меня кто-то подтолкнул.

Лгать сразу двоим любовникам оказалось удивительно просто. Множество мелких случайностей и факторов вдруг сложились в идеальную комбинацию, замешанную на страсти, хмеле, безумии и отчаянии. Самым трудным было допустить в свою голову возможность такой ситуации, но, когда это произошло – остальное покатилось по накатанной.

Все устроилось очень удачно: четные выходные месяца я была с Роуз, нечетные – с Майком. В школе благословенно начались летние каникулы, и Мариза рванула к бабушке и дедушке (и подозреваю, к мотоциклу Лукаса, припрятанному в старом гараже – она давно мечтала его разобрать и, видимо, заручилась поддержкой Джека) быстрей, чем я успела сказать на прощание «веди себя хорошо». Единственный сдерживающий меня фактор волею злого рока был изъят из адской комбинации, и я, в отчаянии безумца, проигравшегося в пух и прах, двинула на зеленое сукно последнее, что оставалось: честь, достоинство, невинность души и чистоту помыслов.

Раньше я никогда не следила за своим лицом и речью – свободная от секретов, я могла ляпнуть что угодно кому угодно. Сейчас же, когда мне было что скрывать, я тщательно подбирала слова, избегала разговоров. Если бы мои братья и отец узнали, что я встречаюсь с двумя, и при этом второй – женщина… Бьянка и Глория думали, что я иногда вижусь с Майком, обеих этот факт приводил в восторг и вызывал множество вопросов, на которые при любом другом раскладе мне было бы приятно отвечать, но в нынешней ситуации меньше всего мне хотелось обсуждать с кем-то подробности своей, ставшей вдруг слишком сложной, личной жизни. Уклоняться от искреннего любопытства подруг с каждой встречей было все трудней и трудней. Родители, неверно (к счастью!) интерпретировав восторженные рассказы Маризы, решили, что я наконец-то завела душевную подругу и теперь в моей жизни стало больше развлечений.

О, если бы они хоть на мгновение могли предположить, каких.

Тот безумный год в одночасье раскрутился за лето, цепко вбросил меня в бешено вертящееся колесо и сказал: Беги. Разве не ты хотела почувствовать ветер жизни?

И я побежала, не чувствуя ног под собой, стирая каблуки сквозь раскаленный асфальт июльского Лос-Анджелеса, вперед сквозь талые реки бессвязных мыслей по натянутым нервам прямиком в неизвестность.

Мой мир, до этого момента вмещавший столько мелких приятных мелочей: утренние одиночные прогулки, шутливые споры с Джудом, интересная книга, новинка кино в Китайском кинотеатре, медленный кофе на пирсе Санта-Моники, болтливые ланчи с Глорией, уютная воскресная монополия у братьев в гостях – вдруг схлопнулся, провалился, стал скучным, неважным, утомительным. Все моё восприятие сузилось на острие опасного лезвия и звучало на два имени.

Роуз. Майк.

Майк. Роуз.

Было ли это любовью?

Я не знаю. Даже в мыслях, даже в воспоминаниях я не смею использовать это слово к той болезненной, изломанной, неправильной привязанности, которая связывала все углы нашего персонального бермудского треугольника, пульсируя и выкачивая кровь и воздух из каждого.