Fila vitae. Нити жизни - Наталья Николаевна Тимошенко

два человека, не имеющие навыков сердечно-легочной реанимации, смогли спасти ее. И лучшее, что она могла для них сделать, это исчезнуть из их жизни, уехать. Потому что Яна как раз была той, кого выбрал Никита. Может, Лера никогда и не решилась бы, если бы Илья не предложил. Сказал, что в Питере ему предложили хорошую работу с большими перспективами и он бы хотел, чтобы она уехала с ним. И Лера уехала. И как бы ни относилась она к климату этого города, вечной темноте и бесконечным дождям, она чувствовала, что постепенно будто освобождается от чего-то, что держало ее в тисках долгие годы.

И пусть по-настоящему она не помнила падения в воду, человеческая психика способна защищаться от травмирующих воспоминаний, но во снах все равно тонула.

И вот сейчас снова. Привет, больничные стены.

К сожалению, в этот раз защитный механизм ее психики дал сбой, и она помнила каждое мгновение из тех, что черная тварь пыталась высосать из нее жизнь. Помнила это жуткое ощущение беспомощности, когда не могла пошевелить ни единой клеточкой своего тела; помнила дикую слабость, нарастающую с каждой секундой. И как страшно хотелось спать, но она понимала: если уснет, то сдастся. Старалась не закрывать глаза, хоть и смотреть на существо было жутко. Она видела, как отчаянно бросался на тварь Иван и как каждый раз отлетал в сторону. А потом чем-то брызнул на существо, и оно вдруг разорвалось на миллиарды мелких кусочков, и эти кусочки, словно тонкие иголки, упали на Леру, впились в ее тело. И если до этого больно ей не было, то тогда стало. Будто тысячи осколков разрезали кожу, коснулись каждого нервного окончания. Казалось, боль умирающего существа передалась ей. И Лера закричала, только из горла вырвался лишь булькающий звук, полилась наружу черная жидкость. Лера отчаянно отплевывалась, пыталась вдохнуть, но жидкости было слишком много. И в тот момент, когда она уже готовилась потерять сознание, жидкость вышла, и ей удалось вдохнуть.

Черной густой массой Леру периодически рвало до самого вечера. Врачи не понимали, что это, осторожно говорили, что даже лаборатория не смогла до конца определить состав этой массы. В ней определенно была кровь, но что еще – они не понимали. Иван тоже взял образец, заявив, что лаборатория в его Институте куда более оснащенная.

А когда Леру не рвало, она спала. Сил не было совсем, ей бесконечно капали какие-то лекарства, а она даже не интересовалась, какие именно. Повезло, что выделили одноместную палату, поэтому спать никто не мешал. Даже визиты медсестер и врачей она слышала сквозь сон, открывать глаза ни сил, ни желания не было.

Кажется, приходил и Илья, но даже его визит Лера помнила очень туманно. Однако с каждым пробуждением сил становилось все больше, и к вечеру Лера уже смогла подняться и дойти до санузла, который в палате тоже был личным. Несмотря на количество влитой в нее жидкости, в туалет ей не хотелось, а вот посмотреть на себя в зеркало было просто необходимо.

Старое зеркало и скудное освещение маленького помещения определенно усугубляли ситуацию, и затертая поверхность отразила измученное серое Лерино лицо со всей безжалостностью. Казалось, кожа поменяла не только цвет, но и структуру: стала более тонкой, появились морщинки, которых раньше точно не было. Пусть тварь не успела ее убить, но забрать некоторую часть жизненной энергии смогла. И какой бы пофигисткой Лера ни была по жизни, как бы безразлично ни относилась к собственным несовершенствам, а видеть такое отражение в зеркале ей не нравилось. Она покрутила головой в разные стороны, заметив изменения и в волосах: посреди непослушной каштановой гривы выделялась одна совершенно белая прядь. Не очень толстая, и при желании ее наверняка можно будет скрыть под остальными волосами, а то и вовсе закрасить. Наверное, стоило быть благодарной уже за то, что жива осталась, но настроение все равно упало. Почему тварь не убила ее, Лера не знала. Иван считал, что они просто успели вовремя, но Павлов, как и сама Лера, в этом сомневался: из других женщин существо высосало жизнь в считаные минуты.

Поздно вечером наведался Павлов. Зачем-то принес букет цветов и неловко топтался у входа, пока Лера, закатив глаза, не велела ему сесть и не мельтешить. И так голова болит.

– Я тебе протеиновый коктейль принес, – заявил Павлов, ставя на маленький стол у окна объемный пакет. И либо там не один коктейль, либо к коктейлю прилагался еще обычный больничный набор в виде соков и бананов, которые Лера терпеть не могла. – Врачи говорят, тебе сейчас полезно. Ты, кстати, выглядишь уже намного лучше.

– Серьезно? – хмыкнула Лера, стараясь сесть на кровати. Сил было еще мало, но беспомощно лежать в присутствии посторонних она не собиралась.

– Серьезно, – кивнул Павлов. – Ночью смотреть страшно было. Не так, конечно, как на тех женщин, но жизни эта тварь у тебя тоже прилично забрала. А сейчас и кожа разгладилась, и лицо посветлело.

Что ж, это не могло не радовать. Значит, есть надежда, что протеиновыми коктейлями и капельницами с глюкозой ей и остальную внешность вернут. В тридцать выглядеть даже на сорок не очень-то хотелось.

– Ладно, Павлов, считай, комплимент удался, давай к делу, – усмехнулась Лера. – И давай сюда свой коктейль.

Она вдруг ощутила страшный голод. Одними капельницами сыт не будешь, а нормально ела в последний раз она почти сутки назад. Павлов протянул ей бутылочку и принялся за рассказ.

После того, как тварь исчезла, а Лера очнулась, они с Иваном скрутили Еву, вызвали скорую и полицию. Лера хоть и пришла в себя, но была очень слаба, поэтому ее сразу же забрали в больницу, а вот что делать с Евой, оставалось непонятным. По заключению той же Леры, Алина Сармацкая умерла от передозировки наркотиков, и все, что можно было вменить Еве, – это сокрытие тела почти месяц. На уголовный срок не тянет. А про ырок и прочих черных тварей следователю не заявишь. Про ырок и прочих тварей Лера, кстати, была не в курсе, поэтому Павлову пришлось объяснить и это. Иван и Олег соврали, что застали Еву рядом с Лерой. Что именно Ева делала, не видели, но Лера едва не умерла, это подтверждали и врачи, поэтому Еву все-таки задержали. До выяснения обстоятельств, так сказать.

Правда, когда Еву заточили в камеру, назвать ее поведение адекватным не получалось. Она то бросалась на решетку,