Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья - Олег Волков

Более всего художник любил, как видно, писать пруды в их живописном обрамлении. Он запечатлел аккуратные дорожки, подстриженные кусты, густые опушки и поэтические полянки, склонившиеся над «лоном вод» задумчивые ракиты, тут и там – одинокие могучие дубы и непременно фигурирующие на всех листах, где пруды, – лодочки и даже мачтовые суденышки, боты с тентами, гребцы и катающиеся декольтированные дамы и кавалеры в цилиндрах. По аллеям чинно прогуливаются матери с детьми, парочки – мужчины осторожно ведут своих дам под руку или учтиво раскланиваются, расшаркиваясь и церемонно приподнимая шляпу. Тут же собачки, домашняя птица, в стороне пасутся овечки и даже устрашающе рогатые коровы, опершийся на палку пастушонок любуется подплывшими к берегу лебедями – все как на классической пасторальной картине! На нескольких листах видим художников с мольбертами. Князь, несомненно, приглашал живописцев, чтобы запечатлеть на холсте красоты своей резиденции, и сам автор эстампов, таким образом, увековечивал себя или своих собратьев за работой.

Одна из гравюр – пожалуй, самая насыщенная «документальными» деталями – воспроизводит площадь перед дворцом: внимательно вглядевшись, узнаешь сохранившиеся фрагменты архитектурных сооружений Кузьминок: тут и грифоны, поддерживающие светильники, и начинающаяся от пруда чугунная решетка с лежащими на своих постаментах – теперь уже второй век – львами, с условно львиными мордами, и в правом углу листа – часть портика бывшей церкви. Там, где сейчас стоянка автобусов, изображена запряженная цугом карета: из окошка дверцы выглядывает дама в шляпе с роскошным страусовым пером. Возле гарцует всадник в треуголке, лосинах и ботфортах. Весь задний план занимает скрупулезно выписанный фасад дворца со всеми подробностями декора, даже деталями барельефов фриза. Прорисовано каждое звено цепей, провисших между столбами ограды.

Прекрасна гравюра и с видом Конного двора – одна из самых живописных в альбоме. В водах пруда светлеет отражение фасада; под берегом дремлет причаленная лодка, в тени векового дуба расположился художник в надетой набекрень шляпе с высоченной тульей. Возле двора – несколько групп гуляющих. Они, быть может, ждут часа, когда раковину музыкальной «беседки» заполнят музыканты, назначенные услаждать слух «почтенной публики». А может быть, они вблизи любуются клодтовскими конями, так эффектно поставленными у подножия павильона с дорическими колоннами. И в самом деле, эта центральная «беседка» Конного двора, при своей простоте и лаконичности форм, пленяет завершенностью и гармонией общего вида.

Гравюры уводят нас и в дальние уголки парка, показывают исчезнувшие или перестроенные здания – это целое путешествие в отшумевшее прошлое. Они побуждают нас задуматься над громадностью затраченных тут трудов, вложенных средств и талантов, создавших подлинное произведение искусства. Оно некогда тешило тщеславие и удовлетворяло вкусы одного человека – баловня судьбы, которому довелось родиться владельцем двадцати пяти тысяч «мужских» душ, их семей и убогого достояния, имевшему право присваивать себе плоды их трудов и распоряжаться судьбой. Но летели годы, наслаивались десятилетия, миновал век, и бесследно сгинули старые порядки, непостижимые для пришедших на смену поколений. И в уцелевшей вельможной усадьбе уже видишь не огражденное законом достояние владетельной семьи, а творение рук народа, воплощение его талантов, мастерства и умения, принадлежащее Отечеству, составляющее драгоценную часть великого исторического наследия нации.

И мне кажется, что долг каждого поколения – вложить свою лепту в дело сохранения таких жемчужин, как бывшее село Влахернское, Кузьминки тож, восхищавшее москвичей полтора века назад и призванное радовать и услаждать наших потомков!

«Я простился с Новоспасским и еще долго глядел на Москву, величественно обнявшую древние села Кучки; окинул взором окрестные дали и сказал про себя: «Лишите некоторые места отечественных воспоминаний – останутся лишь крутые холмы с прибрежными долинами; лишите воспоминаний памятники какой-либо страны – большая часть представят взору невзглядные громады камней. То же было бы и с этими видами, и с этими памятниками при остуде в нас патриотизма. Нет, места прекрасные вдвойне! Наш взор привык любоваться вами, а сердце вас благословлять: с ваших холмов еще нам веет нашим родным минувшим, достойным памяти, – ваши камни говорят много тому, в ком еще не простыла русская кровь!» – писал Н. Иванчин-Писарев («Утро в Новоспасском». – М., 1841).

Старомодный язык автора, полтора века назад выражавшего свои впечатления от московского Новоспасского монастыря, не мешает нам понять его чувства и разделить их: в самом деле, предание способно оживить любой пейзаж, а знание истории – пробудить благоговейный интерес к пощаженным временем остаткам древних построек. Когда знаешь, что место, где ты находишься, служило поприщем сонму твоих давно исчезнувших предшественников и к нему можно привязать события, отразившиеся на судьбе народа, то пробуждается ощущение связи поколений и исторической преемственности, возникает та осмысленная и просвещенная любовь к своей земле, что делает нас верными сынами своей Родины.

Места по левому берегу реки Москвы, где стоят Новоспасский монастырь с Крутицким подворьем, а несколько далее – Симонов монастырь, примечательны не только живописностью, но и своим прошлым, сведения о котором восходят к полулегендарным временам, когда еще свежа была память об упомянутых в приведенном отрывке селах боярина Кучки, и к летописным преданиям о начале возвышения Москвы, безвестного «молодшего» городка, доставшегося в удел четвертому сыну Александра Невского князю Даниилу.

Наш рассказ будет о двух отличных по своему назначению, но восходящих к одному и тому же времени – XIII веку, расположенных по соседству друг с другом памятниках старины: о Новоспасском монастыре, основанном московским князем Даниилом, и о Крутицком подворье Сарских епископов, отписанном им тем же князем. В древности все возвышенности – «крутые горки» – по левому берегу Москвы-реки от реки Яузы до урочища Симонова назывались Крутицами. Впоследствии это название удержалось за возвышенностью между Симоновым и Новоспасским монастырями.

Основание Крутицкого подворья переносит нас в один из самых тяжелых периодов отечественной истории. Еще не залечены раны, нанесенные опустошительными нашествиями орд Батыя, в низовьях Волги закрепилась могущественная Золотая Орда, данниками которой сделались русские княжества. Там, во вновь основанном Сарае, томятся тысячи и тысячи русских пленных, обращенных в рабство. Желание поддержать, облегчить их участь побуждает великого князя Владимирского Александра Невского ходатайствовать перед ханом – братом Батыя Берке – об учреждении в его столице православной епархии. По другим сведениям, сам хан потребовал себе в Сарай представителя русской веры, «большого попа», для живущих промеж татар русских. И в 1261 году в «Великом Сарае» была открыта митрополитом Кириллом II Сарайская, или Сарская, кафедра. Первым епископом был поставлен Митрофан. Ему для постройки резиденции в Москве Даниил и отдал участок земли на Крутицах.